Баллада об индюке и фазане

Конечно, Аусма Карловна ему доложит, что Званцев привез на велосипеде какую-то подозрительную особу в интересном положении, а особа возьми и смойся! Но мало ли на острове беременных?

Теперь главное было – найти Званцева.

Я бы побежала ему навстречу, но совершенно не знала, с какой стороны плотина.

Вот если бы явился маленький брюнет – он бы сразу сообразил, о ком речь, потому что знает, какую это будущую мамочку этой ночью мучит бессонница. Бр-р!

А кстати, где он? И где вылитый Боярский?

Я вспомнила про моторку.

Званцев был далеко. Посоветоваться не с кем. И нетрудно догадаться, что сейчас происходит в музее. Аусма Карловна с гордостью рассказывает Виестуру, как она ловко спрятала рукопись алхимика.

– И, наверно, под подушку, в самое надежное место? – спросит Виестур.

– Нет, в комод, между постельным бельем, там как раз за пододеяльниками было пустое место, – скорее всего, ответит Аусма Карловна. Потом Виестуру не понравится шорох в кустах, он выйдет, через минуту вернется, успокоит женщин и досидит с ними до приезда Званцева. А еще через полчаса из квартиры Аусмы Карловны раздастся вопль – все разворочено, рукопись пропала!

Могу я этому помешать?

Нет, не могу…

Если я столкнусь возле музея с кем-нибудь из четверки, это мне может выйти боком.

В музее расхохотались. Не иначе, женщина хвасталась своей хитростью, а Виtстур ее одобрял.

Надо что-то делать.

Страшно, а надо.

Есть одно заколдованное словечко, которое я должна произнести как раз в том случае, когда мне станет страшно. Страх растает, все мне станет безразлично, и я отправлюсь домой сдать. При этом по дороге ни с кем не столкнусь и угрызений совести из-за поломанной судьбы вылитого Боярского у меня не будет.

Интересно, кто ждет сегодня ночью эту окаянную рукопись? И где? Этот человек, судя по всему, в Риге. О машине четверка не позаботилась. Судя по всему, у них вся надежда на моторку. А если с моторкой что-нибудь случится… Они найдут другую!

Пешком в Саласпилс они не пойдут. Так они до Риги только в седьмом часу утра доберутся. Да и в Ригу ли им надо? Что там Званцев говорил насчет порта? А я, кажется, еще и Болдераю приплела?

Но найти среди ночи другую моторку – это тоже времени требует. А, кстати, у нее в баке может и бензина не оказаться! Ведь и тот бензин, который они залили в моторку теперь, они не так просто достали, а было всего лишь около полуночи. Кто же станет в три часа ночи слоняться по усадьбам, будить хозяев и клянчить бензин? Круглый идиот!

Я пошла к реке.

Званцева явно недоставало.

Он уехал всего минут десять назад. О господи, когда же он появится?

Моторка стояла у мостков. Вылитый Боярский и маленький брюнет сидели в ней.

Я испугалась – ведь они тут могли дождаться Виестура или лысого. Только тот из них, кого знает загадочный клиент, сядет в моторку и понесется на рандеву. В порт? Конечно, Званцев, приехав и узнав, что произошло, найдет способ связаться с портом. Но ведь они могут везти рукопись и груз серебряных латов и в другое место. А могут – и в два разных места! Черт бы побрал Званцева вместе с плотиной!

Интересно, подумала я, вот если бы черт действительно побрал плотину, что бы получилось? Потоп, скорее всего, водохранилище-то не маленькое. Привязанные к мосткам лодки оказались бы под водой, а главное – сюда немедленно помчались бы катера и вертолеты. Жаль, черта взять негде…

Видимо, неуместная инициатива Ингуны нарушила планы моих контрабандистов. И в тот момент, когда я обдумывала очередной нелепый план – броситься в воду и заорать «Тону-у-у!» – они, видимо, решили пойти и разобраться, куда девались Виестур и лысый. Не могли же они, сидя в лодке, додуматься, что Виестура призвали оберегать рукопись и музейных работников от него же самого!

Они захлестнули цепь вокруг какого-то торчка и пошли к музею. Я привычно затаилась в кустах, чтобы услышать что-нибудь свеженькое, и услышала. Такое я за двадцать пять лет жизни слышала впервые. И у меня не было особого желания еще раз слушать такие формулировки.

Дождавшись, пока они поднялись на берег, причем брюнет, жених мой ненаглядный, шел впереди, а вылитый Боярский тащился сзади, я выбежала на мостки и отмотала цепь. Лодка сдвинулась с места, покачалась и замерла. Вот это был сюрприз!

Даже если ее кое-как и унесет метра на три, пока они там будут разбираться с музеем, толку от этого – чуть. Ну, снимет кто-нибудь один штаны и проплывет эти три метра, да еще ругнут за растяпство вылитого Боярского – цепь закрепить не умеет!

Значит, выход был один. Один был выход… Не зря же я сегодня весь день мечтала выкупаться. Вот и домечталась.

На берегу не было ни души.

Я разделась. Стянула купальник вместе с пузом. И вошла в темную воду.

Вдоль берега шла полоса тины и водорослей. Я пробилась сквозь нее, провалилась по грудь и поплыла к лодке.

Надо было, по крайней мере, дотолкать ее до середины протоки. Там течение, наверно, все-таки чувствовалось. А еще лучше – отконвоировать к курземскому берегу и загнать куда-нибудь в камыши. То-то удивятся местные рыболовы, когда найдут на рассвете моторку с грузом серебряных латов!

Я добралась до течения и тут на берегу услышала подозрительный шум. Выглянув из-за лодки, я увидела, как какая-то фигура, только что с треском вывалившаяся на берег из кустов, выволакивает какой-то агрегат. Когда фигура взяла агрегат поудобнее, я узнала в нем дамский велосипед. А когда она сделала несколько шагов, я узнала в фигуре Званцева.

Значит, ни на какую плотину он не поехал, а сделал небольшой круг и направился… К Борису, что ли?

То, что он захочет сам поговорить с Борисом, я могла предвидеть. И то, что он мне про этот замысел ни слова не скажет, я могла бы почувствовать! Все было логично – у Званцева удостоверение, поди ему не ответь на вопросы!

Видимо, Званцев не опознал бы Борисовой усадьбы со стороны леса, иначе зачем бы ему кувыркаться по обрыву с велосипедом? У него была единственная примета – лестница. Лестницу эту я отлично видела, и, прикрываясь лодкой, поплыла к ней. Сорвавшаяся с цепи лодка – что может быть естественней?

Конечно, о вылезании на берег не могло быть и речи. Слишком много радости Борису доставило бы отсутствие пуза, не говоря уже о соображениях высокой нравственности. Купальник-то мой остался в кустах! А лезть в нем в воду было бы самоубийством – набрякнув, он бы меня сразу на дно уволок!

Течение наконец основательно подхватило лодку. Толкнув ее на прощание посильное, я поплыла к полосе тины и там остановилась.

Тем временем и Званцев поднялся на лестницу, и пес отлаял свое, и, судя по всему, Борис уже шел к калитке. Я подождала – голосов слышно не было, коренастый силуэт Званцева заслонил калитку, и тонкий гибкий Борис просто мог потеряться за ним во мраке. А тут еще приходилось присматривать за моторкой – движется ли она, проклятая, или выбилась из течения и опять стоит в мертвом дрейфе – вот завтра при всех спрошу Кузину, есть ли на свете такой термин или я сама его только что выдумала?