Баловни судьбы

Нет, это слишком. Пора кончать с этим словоблудием. Можно и остановиться.

По разного рода причинам моя жена больше не хочет спать со мной. А из этого, естественно, следует...

Но я хочу сохранить Лену — о другом и речи быть не может, я ведь больше люблю девочку. Она должна заплатить за свободу, которую получит.

Он сидел, уставившись в одну точку.

А ведь все у них с Уллой было хорошо, и не так давно. И может быть, когда-нибудь снова будет хорошо. Нет, хватит. Не стоит предаваться иллюзиям. Только факты.

Он снова хлебнул виски в надежде, что опьянение вернет ему прежнюю легкость.

Конечно же, им следует развестись. Боже мой, ведь люди всегда расходились и каждый день расходятся. От этого не умирают. А может, умирают?

Послушай, — он со знанием дела объяснял этому тугодуму Аннерсу, который иногда с трудом воспринимает элементарные вещи, — ведь это самая обычная история: один уже не любит, а другой всеми силами старается его удержать. А что в результате? Ничего. Просто он затягивает игру, которая давно уже проиграна. Ясно, что чем раньше кончить игру, тем лучше, это-то ты понимаешь?

Он кивнул: да, да, прекрасно понимаю, но...

Что «но»?

Но по крайней мере имеешь ведь право считать, что когда-то тебе тоже было хорошо. Пусть и недолго. Было все же светлое, хорошее время, счастливый, безоблачный период в жизни. О нем можно вспоминать и радоваться воспоминаниям. Ведь на это-то имеешь право?

Он медленно сделал глоток и пожал плечами.

Ну ладно, так и считай, если это для тебя столь важно. Согласись только, что все уже позади.

Он кивнул и снова почувствовал себя лучше. Ему становилось легче при мысли, что когда-то все было хорошо. И в конце-то концов не ему первому предстоит развод. Каждый день разводятся. И еще вопрос, есть ли такие, кто не пережил этого. Даже среди тех, что остаются вместе. И вообще, можно ли всю жизнь любить одного и того же человека, можно ли требовать...

Нет, «требовать» — не то слово. Ожидать, что можно любить одного и того же человека всю жизнь. Видимо, это просто никому не под силу, как бы этого ни хотелось, как бы настойчиво к этому ни стремились. Может, все дело в человеческой природе? И если эта теория справедлива — он щелкнул пальцами, — то он свое уже получил. Ее верная, преданная любовь — сколько там она его любила? — целых четыре года. Совсем не так плохо. И это тоже факт. Не все факты жестокие и грубые, есть среди них отрадные и приятные.

Он отодвинул стакан, закурил, и приятная усталость разлилась по телу. Действительно, давно уже он не чувствовал себя так хорошо.

И вдруг — нападение из-за угла, коварное, неожиданное, как удар ножом в спину.

Кстати, о верности и преданности, а как насчет этих косынок? — прозвучал мягкий голос. Ну что, начнем?

Какие косынки? — испуганно отозвался он. Ни о каких косынках ничего не знаю. Я только прошу, чтобы мне сохранили несколько иллюзий, разве это так много?

И снова этот голос ниоткуда, терпеливый и почти дружелюбный: нет, ты прекрасно знаешь, что речь идет о ее косынках, которые она на цыганский манер стягивает узлом на затылке. И всякий раз, когда она ездит куда-нибудь без тебя или бывает на курсах, у нее появляется новая. И Йохан подарил ей однажды косынку. И разве ты не хотел бы похоронить в глубине своей памяти кое-какие злые слова? Да, точно, это тот веснушчатый, румяный сокурсник, двусмысленно улыбаясь, сказал тогда своим тягучим голосом: «А эта Улла, она ведь за косынку на все согласна!» Или ты совсем эти слова позабыл, а?

Он сморщил лоб, напряженно вглядываясь в одну точку, все в душе успокоилось. Успокоилось, прояснилось, стало почти прозрачным.

А потом снова, точно извиняясь: просто я считаю, что помнить нужно обо всем. И о косынках тоже.

— Да ведь это не что иное, как трофеи, — прошептал он. — Своего рода наивные трофеи.

Вот как? Ну и что?

Действительно, что?..

А ничего.

— — —

— Есть желающие сыграть в карты? — спросил Бьёрн по обыкновению бодрым голосом и не заметил, что тишина в комнате отдыха была не такой, как всегда, и столь же необычен был разговор ребят. Не заметил, что собиралась гроза.

Ничего не видит, подумал он, наугад взял с полки журнал, раскрыл его, но Микаэль, оказавшийся рядом, выхватил журнал у него из рук, перевернул и снова отдал ему.

— Возьми журнал как следует: так ведь, наверно, и читать удобнее?

Тони кивнул, глупо ухмыльнулся и отметил, что Микаэль остался рядом с ним.

— Я и не знал, что ты марками интересуешься!

— Ну и что? — сказал он. — Ты много чего не знаешь.

Он перевернул страницу и стал рассматривать изображение какой-то венгерской марки. Марки его ни капли не интересовали, просто нужно чем-то занять руки. Комната отдыха была наполнена тревожным ожиданием, потому что после ужина Клэс рассказал кое-кому из ребят о том, что произойдет. И теперь все отчаянно старались сделать вид, будто ни о чем не догадываются, и каждое слово звучало от этого неестественно и фальшиво. Макс издалека бы это учуял, но Бьёрн только улыбался, держа в руках две колоды карт. Он все им разрешил — и пойти в кино, и взять свою машину. А когда они соберутся уходить, он еще и улыбнется своей широкой улыбкой, помашет здоровенной лапищей и пожелает приятно провести время.

— Ну как, сыграем? Можно даже турнир устроить.

— Да, — сказал Клэс. — Прекрасная идея. Устроим турнир. У нас еще больше часа до ухода. — Он подошел к шкафу и достал еще несколько колод. — Давайте разделимся, чтобы младшие не играли в одной команде. Ты и ты, — он указал на двух ребят из младшей группы, — Тони и я — одна команда.

— Хорошо, — согласился Бьёрн. — Тогда Микаэль будет играть в команде номер два, Бондо — в команде номер три, а Вилли, — он на секунду задумался, словно не зная, что ему делать с долговязым практикантом, и наконец решил: — Вилли будет играть в команде Бондо. Я буду играть за последнюю команду. Карты у всех есть?

Бьёрн довольно улыбнулся: похоже, дежурство будет не из трудных. Так и бывало всякий раз, когда Клэс не упрямился. Бьёрн надорвал пачку сигарет, улыбнулся еще шире.

— Держите, ребята, я угощаю. Давайте приятно проведем этот вечер.

— Бесподобно! — заявил Клэс. — Ей-богу, мы проведем его приятно. — Он бросил карты на стол: — Раздай, Тони, я сейчас.

Он вышел и через некоторое время вернулся. Осторожно, стараясь не расплескать, поставил перед Бьёрном чашку кофе.

— Чашечку кофе любимому учителю! — с преувеличенной почтительностью сказал он.

Бьёрн засмеялся:

— Это уже смахивает на подкуп. Ну что, начнем?

Клэс тоже улыбнулся, вернулся на свое место, сел, взял карты, быстро заглянул в них, поменял несколько карт местами и приготовился к игре.

— Твое слово, Тони!

— Да, — сказал он, прислушиваясь к спокойным голосам занятых игрой ребят. А ведь иначе они бы сейчас злобно огрызались друг на друга, срывались на крик или молчали так угрожающе, напряженно и долго, что даже Бьёрн в конце концов понял бы эту тишину. Но Клэс знал, что нужно делать.

— Твое слово, Тони!

Он оторвался от карт и посмотрел ему в лицо. В узких глазах Клэса ни намека на то, что он может откликнуться на невысказанную просьбу.

— Пас! — пробормотал он и снова спрятал глаза. — Вся карта у тебя.

— Это уж точно, — подтвердил Клэс. — Что ж, будешь подыгрывать.

В нем вдруг вспыхнула ненависть к этому парню, за которым он шел лишь потому, что он — Тони, а тот — Клэс. Внутри у него все задрожало, словно кто-то ударил по туго натянутым струнам. И по-детски категорично, разом отбросив все возможные доводы, он подумал, что ведь не Клэс навестил его в больнице. Не Бондо и не Микаэль. Он швырял двойки, тройки, четверки, а другие ходили с картинок. Не Бьёрн пришел к нему, не Макс и не Йохан. Пришел Аннерс. А больше никто не приходил. С его волос капало на одеяло, он взял стул, сел у постели и молча улыбался, потому что он, единственный из них, в состоянии понять, как ужасно плохо бывает иногда человеку.