Баловни судьбы

8

Майе Линдстрём сорок пять лет. Волосы у нее до плеч, на лбу челка. Черные волосы и острый профиль. Глаза голубые, глубоко посаженные. Взгляд задумчивый. Губы полноваты и слегка подкрашены. Щеки на вид мягкие.

Она рослая. У нее стройные ноги и тонкие пальцы. Одета она в красную юбку с запахом и желтый джемпер. Полные груди выступают двумя холмами.

Прислонясь к дверному косяку, Майя смотрела на белокурого полицейского.

— Значит, вам сегодня не принесли газету? — спросил Элг.

— Да, не принесли. Муж звонил и жаловался, и ему обещали, что все будет в порядке. Но пока газеты нет.

— А раньше так бывало?

— Как?

— Что разносчица была неаккуратна? Что вам приходилось звонить и жаловаться?

— Нет, нет... — Женщина резко мотнула головой, и челка взвилась вверх. — Нет, нет. Правда, изредка газету приносили с опозданием. Но, может, тогда ее кто-то заменял.

— В какое время вы обычно получаете газету?

— Точно не знаю, — сказала Майя и посмотрела на Карлссона. — Так рано ведь не встаешь. Бывает, что утром лежишь в полудреме и сквозь сон слышишь, как в ящик засовывают газету. Но я никогда при этом не смотрела на часы.

— И никогда не вставали, чтобы сразу взять газету? — спросил Карлссон.

— Было. Однажды... Как-то осенью... В общем, в прошлом году. Я не могла заснуть, всю ночь пролежала без сна, знаете, бывает так иногда... и услышала, что принесли газету. Я тихонько встала, вынула ее и уселась читать за кухонным столом.

— И в котором же часу это было? — спросил Элг.

— В котором часу? Нет, не знаю. На улице было темно. Наверное, совсем рано было.

— На часы вы не посмотрели?

— Нет, не посмотрела.

— И радио не включали?

— Вроде нет... Может быть... Не помню. А что?

— Ну, когда передают грамзаписи, в промежутках сообщают время. Или тогда передавали новости?

— Нет, играла музыка, только я не помню, чтобы сообщали время.

— Ладно, — сказал Карлссон. — Не так уж это важно. А сегодня вы ничего не слышали?

— Так ведь сегодня газету не приносили. Что же я могла услышать?

— Верно, — согласился Элг. — Но, как видите, в том ящике торчит газета.

Он указал на первую дверь.

— Смотри-ка, — удивилась Майя Линдстрём. — Им принесли. А нам нет.

— Рядом с вами живут Нильссоны? — спросил Карлссон. — Они тоже выписывают «Дагбладет»?

— Она, — поправила Майя Линдстрём. — Линнея Нильссон. Вдова лет семидесяти. Да, она выписывает «Дагбладет». Только... — Она посмотрела на почтовый ящик. — Газета должна быть там, если разносчица не подвела ее, как и нас. Сама Линнея в отъезде.

— Но может быть, разносчица проталкивает газету в щель? И она падает на пол, — предположил Элг.

— Нет, — сказала Майя. — Не думаю. Она всегда торчит из ящика. На три четверти. Больше снаружи, чем внутри.

Элг подошел к двери Нильссон, поднял крышку почтового ящика и вдруг почувствовал, что дверь открывается.

— Черт возьми!..

— Открыто? — удивилась Майя Линдстрём. — Что за бред!

Элг подождал, пока дверь распахнулась, и заглянул в переднюю. Коврик сбился в кучу у стены. Телефон на полу. Тут же газеты и несколько писем, явно отброшенные пинком. Он заглянул в комнату. Все ящики от бюро и шкафов, выпотрошенные, валялись на полу. Их содержимое грудой высилось тут же.

— Взлом, — сказал Карлссон. — Гляди-ка!

На дверном косяке виднелись следы ножа, какие остаются, когда взламывают замок. На лестнице послышались шаги, и появилась Рут Форсман с пачкой газет.

9

Машина остановилась во дворе, Элг открыл дверцу и вышел. Карлссон за ним. На скамейке у стены сидели трое пожарных, болтали и курили. Они посмотрели на полицейских, кивнули им и продолжили разговор.

Элг и Карлссон черным ходом прошли в полицейское управление. Отворив первую дверь, они оказались в коридоре. Следующая дверь привела их в отдел охраны общественного порядка. Комната имела форму буквы Г. Там сидели трое полицейских. Один разговаривал по телефону. Другой решал кроссворд. Третий болтал с телефонисткой. Все четверо воззрились на Элга и Карлссона.

— Привет, — сказали они почти в один голос.

Элг кивнул, Карлссон сунул руку в карман и достал табакерку.

— Есть что-нибудь новенькое насчет кражи со взломом в Нюхеме, которую мы еще не расследовали?

Один из полицейских покачал головой.

— По поводу которой ты звонил? — спросил он.

— Да.

— Нет. Ничего нет. И что значит «еще не расследовали»? Мы же расследуем каждое преступление, разве не так?

— Да, в положенный срок, — отпарировал Элг.

— А как с разносчицей? Нашли вы ее? — поинтересовался любитель кроссвордов.

— Нет, — сказал Карлссон и вытер уголок рта. — Она исчезла на восьмом этаже в доме по Сёдра-Скугвеген, один «а».

— Люди так просто не исчезают, — поддел любитель кроссвордов.

— Да, пожалуй...

— А в мусоропровод вы не заглядывали?

— Очень остроумно, — сказал Карлссон и вздохнул. — Пошли отсюда. Что с ним разговаривать...

— Постой-ка! — воскликнул любитель кроссвордов. — Помоги мне решить: «часы». Должно быть слово из пяти букв...

— Часы? — переспросил Элг. В голосе его звучало недоумение. — Часы?..

— Ну да. Так тут написано: «часы».

— Ерунда какая-то, — сказал Карлссон. — Идем. У нас есть дела поважнее...

Они вышли, поднялись по одной лестнице, потом по другой и пошли по коридору. Шаги гулко, точно орудийные залпы, отдавались от кирпичных стен, от бетонных перекрытий, от мраморного пола.

Остановились они перед четвертой комнатой. Элг постучал и открыл дверь.

Фриц Стур поднял взгляд от стола:

— Ну что?

Элг отрицательно помотал головой, а Карлссон сделал неопределенный жест.

— Ясно, — сказал Стур. — С ума можно сойти...

В свои пятьдесят три года он здорово походил на Лино Вентуру^[4]. Даже смотреть на него было жарко: на нем был темно-синий костюм с жилетом, белая хлопчатобумажная рубашка и красно-черно-синий галстук. И черные ботинки. Пиджак он никогда не снимал.