Балтийский форпост
Шрифт:
Покосился на меня, прищурился и выдал:
– Виделись мы тут с ней намедни. Всё про тебя расспрашивала. Где ты да как живёшь? Женился или нет? – Покосился искоса с хитринкой в озорных глазах и добавил: – Не знаешь, к чему это у девки такой к тебе интерес?
– Вот и мне непонятно: с чего это у замужней бабы ко мне вдруг интерес проснулся?
– У какой-такой замужней? – растерялся Прохор. – Это ты про кого, Василий Степанович?
– Как про кого? Про Стефу, конечно же!
– При чём тут Стефа? – удивился Прохор. – Я тебе про Алёну толкую!
– Алёну? – тупо переспросил, потому как и сам растерялся.
– Про Алёну, – улыбнулся старик. – Она ведь в девках так ещё и ходит!
– Как в девках? Разве её зимой не сосватали?
– Так поворотила она сватов-то! – довольно воскликнул и заулыбался дед. – Дала им от ворот поворот! То-то смеху всем было. Давно так Романиха не веселилась!
– Какая Романиха? Это ещё кто такая?
– Романиха? – удивился Прохор. – А мастер твой, Мишка Андреев, где проживает?
– Где?
– Так на Романихе и проживает!
– Это что? – сообразил. – Центр города так называют?
– Центр или не центр, а издавна так повелось, и не нам то прозвание менять!
– А что? У тебя, кроме бересты, ничего лучше не нашлось? – перевёл разговор на другое. Как раз к слову пришлось, когда увидел Прохора, сворачивающего свою берестяную писульку в трубочку.
– Так можно и на пергаменте накорябать, да только дорого тот пергамент встанет. Лучше уж так, по старинке. Да и чем тебе береста не угодила? Гляди, какая гладкая, ровная да белая! И мороки такой, как с этим твоим пергаментом, нет.
– Эх, бумагу бы сюда, – пробормотал.
А Прохор возьми да услышь:
– Бумагу? Есть на торге и такое диво. Да только серебра за один листок столько просят, что… – Старик махнул в расстройстве рукой.
– Сколько? – заинтересовался.
– Пока серебром весь листок не закроешь, в руки не отдадут! – с торжеством и одновременно с возмущением в голосе отрубил Прохор.
– Сколько? – теперь уже и я возмутился.
Жаль, что не знаю, как эту бумагу сделать. Что-то этакое в голове крутится, но без подробностей. Действительно, жаль. А то ведь и впрямь озолотился бы. Или осеребрился, что вернее.
Сижу в одиночестве у себя в некотором подобии кабинета на первом этаже и думы думаю. Ничего не мешает, над головой в горенке ни одна доска не скрипнет. Сидят тихо дозорные, бдят. И со двора ни звука не доносится. И не потому, что он не пробивается через толстые бревенчатые стены, а потому что там и впрямь тишина. Никто не расслабляется, не бражничает, даже голос никто не повышает. Да и как тут расслабишься, если с улицы то и дело передают о мелькающих вдалеке вооружённых группах.
Обкладывают? Само собой. Вряд ли с целью воспрепятствовать моему свободному передвижению по городу. Момент выбирают, чтобы извести. Ничего не боятся! Не тот это город стал, далеко не тот. Продались бояре литвинам и город продали. Под врага легли. Быстро о том пожалеют, да только поздно будет!
И ведь наверняка знают о жалованной мне Ярославом грамотке! Знают, знают. И всё равно идут против его воли! Не боятся Новгорода.
Уходить пора. Через город не пройдём, не дадут спокойно пройти. А у меня нет желания пробиваться с боем к воротам! Это же кровь лить придётся! Русскую кровь, к слову, не литовскую и
не псов-рыцарей.Стоило ли самому в город соваться? Наверное, нет. Не думал я, что здесь настолько плохо. Надеялся, что забыли уже обо мне в Кроме, да ошибся. Крепки они тут на память. Значит, больше мне в город хода нет. По крайней мере, при нынешних воеводе с посадником. Ну и при этом князе, конечно. А потом видно будет. Главное, заказ готовый забрал! В дальнейшем Прохор готовые изделия сразу в Нарву пересылать станет.
А то, что меня в конце проулка ждут, так это пустяки. Они рассчитывают, что я через город пойду? Ошибаются, ведь есть ещё и река! От дома до воды рукой подать!
Повезло, что усадьба на набережной стоит. Осталось договориться с кем-нибудь о перевозке. Прохора и отправлю договариваться. А сами за это время подготовим груз к транспортировке. Чтобы потом времени не терять.
Кстати о грузе…
Замечательно просто, что мне его на подворье доставили! Сами мы всегда к бою готовы, но несколько сюрпризов дополнительно заготовить не помешает. Что заказам без дела лежать? Вот и проверим их…
Глава 7
К полуночи измученная дневными заботами Рига притихла. Не успокоилась до утра в благополучном сне, а именно настороженно притихла за плотно закрытыми ставнями окон. От страха перед наступившей темнотой.
Перестали стучать подковы по булыжнику мостовых, заснули в денниках уставшие за день лошади, замолк гомон людей на улицах, стихли крики зазывал и мелких лоточников, но им на смену пришли пьяные вопли бражничавших в харчевнях и трактирах крестоносцев. В навалившейся на город вязкой ночной тишине эти вопли было слушать ещё более страшно. Сплошная темнота, которую не могли разогнать редкие в эту пору пятна полыхающих факелов стражи, заставляла неосознанно ёжиться и втягивать голову в плечи. Впрочем, стража на ночных улицах в эту пору была очень редким явлением. Где можно было её встретить? В богатых кварталах, само собой, и никак не в бедных!
Простые горожане были предоставлены сами себе и должны были справляться со всеми бедами своими силами. Мол, сиди дома и не высовывайся! А уж если высунулся не вовремя, так сам и виноват!
Потому-то и пустели улицы города с наступлением ночи. Сидели люди в своих домишках и конурках, тряслись от страха, вслушивались в приближающиеся пьяные вопли и молили Господа, чтобы миновала их беда. Чтобы пришла к соседям, а не к ним. Такая вот она, человеческая сущность.
И неизвестно, кому из них было хуже всего. Бедным в их ветхих лачугах или богатым в крепких добротных домах. Первых спасало то, что с них, в общем-то, и брать было нечего. Если только попадали сдуру под горячую руку разгулявшимся братьям-орденцам…
Пусть с первых брать было нечего, зато до них легко добраться. Что же касается вторых, то тут тоже всё просто. Никакие засовы и стены не могут быть преградой для острого железа или для огня под дверью…
И раньше-то жить было страшно, а уж теперь, когда слух прошёл о скором начале освободительного похода на восток, то… То стало ещё страшнее. А всё оттого, что распоясавшиеся крестоносцы, потерявшие всякий страх и совесть, отрывались напоследок. Опьянели от вседозволенности и преступили все, какие только можно было преступить, законы Божьи!