Бамбуковая колыбель

С тех пор я стал регулярно названивать рабби Хейнеману, консультируясь с ним по тем или иным неясным вопросам — благо, такие вопросы возникали у меня непрерывно. Был, например, случай, когда Двору пригласили на день рождения к одной из ее соучениц, которая собирались отметить его в не-кашернойкондитерской.

Рабби Хейнеман разрешил наши сомнения, посоветовав Дворе принять приглашение, но воздержаться от еды в кондитерской.

«В крайнем случае, — сказал он, — пусть она возьмет с собой что-нибудь кошерноеиз дома, чтобы не чувствовать себя белой вороной в кругу подруг.»

Эти становившиеся все более частыми контакты с рабби Хейнеманом оказали на меня благотворное влияние — я стал менее агрессивным и не столь нетерпимым в отношениях с окружающими.

Тем не менее в политике местного еврейского «истеблиш-мента» оставалось еще немало такого, что продолжало меня раздражать или огорчать. А поскольку в ту пору главным местом, где я мог излить свои чувства, была для меня моя еженедельная колонка в местной еврейской газете, то недостатка в темах для своих публикаций я никогда не испытывал.

Глава 6. Статья про брак с неевреем

ОТНОШЕНИЕ НАШЕЙ ОБЩИНЫ к тем или иным вопросам еврейской жизни нередко ставило меня в тупик, и я привык вести свои маленькие войны. Тем не менее, я оказался совершенно неподготовленным к той буре негодования, которую вызвала одна из моих еженедельных статей.

Дело в том, что я опубликовал в нашей газете статью, в которой призвал верующих отказаться от участия в свадебных церемониях, если один из вступающих в брак является неевреем.

Должен признаться — я даже смягчил этот призыв оговоркой, что запрет не может распространяться на те случаи, когда в брак вступают близкие родственники или же нееврейский партнер прошел гиюрхоть у какого-нибудь раввина.

Одновременно я предложил общине воздержаться от назначения на любые должности в еврейских организациях неевреев или людей, которые состоят в браке с неевреями. Я аргументировал свой призыв тем, что в силу общественного характера как свадебных церемоний, так и должностных назначений, участие представителей еврейского «истеблишмента» в таких свадьбах или его согласие на такие назначения часто равносильно молчаливому поощрению смешанных браков.

Честно говоря, я не потрудился ознакомиться с галахическимиисточниками, чтобы выяснить, насколько правильны мои рассуждения. Не проконсультировался я и с рабби Хейнеманом. Я просто выразил в своей статье то, что мне подсказывало мое сердце. Мне казалось, что другие, такие же как я, религиозные евреи, думают точно так же. Признаюсь — я не могу припомнить другого случая, когда бы я так серьезно ошибся.

Мой телефон звонил, не переставая. Я получил свыше сотни писем с выражением самого резкого негодования, порой даже откровенной ненависти. За кулисами предпринимались попытки выжить меня из университета.

В своей очевидной наивности я проморгал то простое обстоятельство, что критериям и требованиям, изложенным в моей статье, не отвечала гораздо большая часть нашей общины, чем я мог предположить (в том числе одна важная дама, председательствовавшая в некой женской организации, и один столь же важный джентльмен, возглавлявший влиятельное еврейское агентство).

По существу, сам того не желая, я атаковал большинство членов самой крупной в городе реформистской общины.

В ОДИН ИЗ ВЕЧЕРОВ, совершенно взбешенный этим потоком нападок, я яростно сорвал со стены телефон, чтобы прекратить поток звонков. Барбара сочувственно посмотрела на меня. Она прекрасно понимала, в каком состоянии я нахожусь.

«Ну как, ты еще держишься?» — спросила она. «Пока еще держусь, — ответил я. — Но признаюсь откровенно, такого я не ожидал. Должно быть, я задел их за живое!»

«Знаешь, я полностью согласна со всем, что ты написал, — сказала Барбара. — Но мне кажется, что все эти нападки и столкновения не идут нам на пользу. Временами ты мне представляешься этаким еврейским Дон-Кихотом, только тот воевал с ветряными мельницами, а ты сражаешься с ассимилированными евреями. Не лучше ли нам заняться нашими собственными делами вместо того, чтобы пытаться перевоспитать всю еврейскую общину?»

Барбара была настолько же права в отношении наших собственных дел, насколько я ошибался в оценке настроений еврейской общины. Я вдруг понял, что мы потратили многие годы, стремясь достигнуть неведомых горизонтов, в то время как нам следовало бы гораздо серьезнее заняться самими собой, ступить на путь очищения и совершенствования.

Да, пришло время пересмотреть многие наши привычки и взгляды.

С этого момента я начал постепенно и совершенно сознательно сокращать свое участие в общественных делах. А когда подошел срок моего очередного полугодичного академического отпуска, я немедленно подал соответствующее заявление.

Попутешествовав по чужим странам, пожив в самых разных местах, мы решили, что пора уже отправиться «домой», — по-настоящему домой, в то единственное место, где мы сможем жить полной еврейской жизнью. В тот же день мы заказали билеты на ближайший авиарейс, направлявшийся в Эрец Исраэль.

Часть 5. УТРО

Поутру пойдем в виноградники...

Песнь песней, 7:13

Глава 1. Иерусалимский квартал Шмуэль а-Нави. Ешива Ор Самеах

Я СНЯЛ КВАРТИРУ в иерусалимском квартале Маалот Дафна, недалеко от ешивы «Ор Самеах», в которой намерен был провести все шесть месяцев моего отпуска. Квартира была очень простая, даже немного запущенная, обставленная старой мебелью, находившейся на различных стадиях разрушения. С небольшого внешнего балкона (на иврите — мирпесет), открывался вид на обширное открытое пространство — отчасти автостоянку, отчасти просто пустырь.

Этот пустырь обрывался у квартала, состоявшего из многоквартирных жилых домов. Квартал назывался Шмуэль а-Нави(«Пророк Шмуэль»), и в нем жили очень небогатые иерусалимцы. По нему еще недавно проходила граница между Израилем и его недружественным арабским соседом, Иорданией.

В квартире было две спальни — одна для Дворы, Дова Хаима и Давида, и другая — для нас с Барбарой. В кухне, оборудованной крохотной газовой плитой и допотопным холодильником, по стенам тянулись узкие, потрескавшиеся и покрытые пятнами каменные полки; имелось в ней и небольшое окно, из которого открывался более чем впечатляющий вид на громадный металлический бак для мусора, стоявший прямо посреди двора.