Бамбуковая колыбель

Обдумав ситуацию, он осторожно сказал:

«Я бы не хотел, чтобы у вас оставалась хотя бы тень сомнения. Поэтому, на мой взгляд, вам было бы лучше всего посоветоваться с выдающимся авторитетом, с посеком, имеющим право принимать решения по сложным вопросам, сразу же становящиеся галахическимипрецедентами, то есть пискей-дин. Только такой человек может однозначно ответить на все ваши вопросы.

К счастью, я знаю такого человека — это рабби Шломо Залман Ауэрбах, глава ешивы “Коль Тора”. Он считается одним из ведущих поскимв еврейском мире. Я постараюсь договориться о встрече с ним и с удовольствием буду вас сопровождать, если вы захотите.»

Он записал мой домашний телефон и попросил позвонить ему через три дня.

В НАЗНАЧЕННЫЙ ДЕНЬ я встретился с рабби Ле-вином в здании Биньяней а-Ума(Иерусалимского Дворца Нации), недалеко от Центральной автобусной станции, и мы вместе отправились в Шаарей Хесед —небольшой религиозный квартал — к рабби Шломо Залману. Мы поднялись по каменным ступеням небольшого дома на тихой боковой улочке и после короткого ожидания были приглашены в кабинет рабби.

Рабби Шломо Залман сидел за столом, заваленным грудой книг. Я тотчас почувствовал глубокую симпатию к этому пожилому, производившему очень сильное впечатление человеку. Во всем его облике чувствовалось какое-то особое сочетание силы и цельности, доброты и тепла. Его живые, внимательные глаза искрились совсем по-молодому.

Рабби Левин представил меня и на особой смеси иврита и идиша коротко изложил мою историю и мои вопросы.

Рабби Ауэрбах внимательно выслушал сказанное, немного подумал и заговорил негромким, но твердым голосом:

«Если ребенок со времени своего гиюрапостоянно соблюдал мицвот, никакой необходимости в дополнительных церемониях не существует.

Если, достигнув зрелости, то есть возраста двенадцати лет и одного дня для девочек, и, соответственно, тринадцати лет и одного дня для мальчиков, ребенок, зная, что он прошел гиюри имеет право отвергнуть иудаизм, тем не менее продолжает, как прежде, выполнять мицвот, его гиюравтоматически становится окончательным. Нет никакой нужды в каких-либо дополнительных заявлениях; нет нужды в каких-либо свидетелях. Если ребенок хочет подтвердить свой гиюр, он может это сделать, но Галахаэтого не требует. Разумеется, все это верно только в случае непрерывного исполнения мицвот.

С другой стороны, если ребенок предпочтет отказаться от своего еврейства, он должен вслух отречься от иудаизма и совершить какой-нибудь поступок, который противоречит еврейскому закону. Если он открыто нарушит еврейский закон — например, будет есть трефноеили осквернит субботу, — и сделает это с ясно осознанным намерением отречься от иудаизма, его гиюрбудет считаться аннулированным.»

Рабби помолчал, чтобы дать мне возможность усвоить услышанное, и заговорил снова:

«Теперь о том, что касается законов физического контакта и пребывания наедине, йихуда, с вашей дочерью. В вашем случае это не должно стать серьезной практической проблемой, поскольку ваша жена живет в том же доме, в котором, кроме того, всегда находятся несколько маленьких детей. Разумеется, при каких-то обстоятельствах проблема йихудаможет возникнуть, но ее всегда можно устранить, например, пригласив к себе соседей или найдя другое аналогичное решение.

Негия— (“прикосновение” или физический контакт) запрещена только в том случае, если является проявлением чувственности. Обычные, повседневные контакты, например, когда вы что-то передаете своей дочери из рук в руки или вместе выполняете какую-либо работу, разрешены. Кроме того, вы должны иметь в виду, что во всех религиозных семьях физические контакты между отцом и дочерьми с течением времени постепенно уменьшаются.»

Я хорошо это знал. Это происходит не только в религиозных семьях, но и в нерелигиозных и даже в нееврейских, хотя и в меньшей степени. Этому факту искали и находили специальные социологические и психологические объяснения, но меня в первую очередь поразили мудрость и предусмотрительность наших древних учителей — составителей Талмуда. Их галахическиепредписания несли на себе печать глубочайшего понимания законов человеческой жизни и фундаментального знания человеческой психологии.

Я кивнул в знак понимания и согласия, и рабби Ауэрбах подытожил:

«Не забывайте, что с того момента, как вашим собственным детям исполнится девять лет, запреты и правила, связанные с негиябудут распространяться и на них тоже. Вообще, старайтесь во всем руководствоваться здравым смыслом. Я лично знаю одного весьма уважаемого раввина, который возлагает руки на головы своих невесток, благословляя их в канун субботы, точно так же, как возлагает руки на головы своих сыновей.

И последнее. Все, о чем мы сейчас говорили, непременно предполагает, что ребенок знает все о своем статусе: как то, что он — приемный ребенок в семье, так и то, что он прошел гиюр.

Очень важно, более того — абсолютно необходимо, чтобы ваша дочь тоже все это знала. В противном случае может возникнуть, например, ситуация, когда она захочет выйти замуж за когена, что ей запрещено согласно Галахе.»

Закончив этими словами свой ответ, рабби Ауэрбах благословил меня и мою семью, пожелав нам хорошо устроиться в Эрец Исраэль, легко приспособиться к новой жизни, а также того, чтобы наше знание Торы и любовь к ней становились шире и глубже с каждым годом.

Я поблагодарил его за благословение и вышел. Рабби Левин, которому нужно было еще о чем-то поговорить с хозяином, остался в кабинете.

Поджидая его на улице, я мысленно перебирал в уме слова рабби Ауэрбаха. Погруженный в свои размышления, я не замечал ничего вокруг, не слышал даже оглушительных автомобильных гудков.

В своем ответе, псаке, рабби Ауэрбах адресовался исключительно к моему разуму, к той рациональной стороне моего «я», которая собирала и сортировала информацию, и я полностью соглашался с ним на рациональном, интеллектуальном уровне. Но теперь, когда я остался наедине с самим собой, возобладала эмоциональная сторона дела. Моя задумчивость не ускользнула от внимания неожиданно подошедшего рабби Левина.

«В чем дело? — спросил он. — Вы выглядите грустным и озабоченным.»

«Я только сейчас понял, — ответил я, — что никогда больше не смогу обнять свою дочь и поцеловать ее перед сном…»

ВЫЖДАВ, ПОКА ВСЕ ДЕТИ заснут, я пересказал Рахели свой разговор с рабби Ауэрбахом.

«Он показался мне очень приятным человеком, — сказал я. — Я сразу почувствовал, что передо мной совершенно необычайная личность. Каждое его слово заставляло задуматься, в каждом слове содержался глубокий смысл. Я, например, сначала не понял, для чего он упомянул раввина, который возлагает руки на головы своих невесток по субботам. Но теперь я ясно вижу, что он привел этот пример, чтобы придать всей проблеме физического контакта более широкую перспективу. Он поразительно чутко уловил мое состояние. Напомнив о том, что контакты между отцом и дочерью сами собой постепенно ослабевают, он тем самым дал понять, что мне будет не так уж трудно выполнять требования закона.»