Банда - 2

– Да, - кивнул Зомби, поднимаясь, - грохоту было много.
– Опираясь на костыль, он сделал несколько шагов по ординаторской, подошел к двери, обернулся - Спасибо, Петр Степанович... Остался последний вопрос... Что в патронах?

– Картечь, кабанья картечь.

– Это хорошо, - пробормотал Зомби уже в коридоре. И чуть прихрамывая, направился к своей палате, у которой возился больничный столяр - прилаживал новую дверь. Не доходя нескольких метров до палаты. Зомби остановился и некоторое время рассматривал развороченный линолеум пола. Удовлетворенно кивнув каким-то своим мыслям, вошел в па-лагу. Зомби устал за это утро и ему смертельно хотелось прилечь.

***

Невродов относился к людям, с которыми надо было уметь молчать, не тяготясь, не раздражаясь, а просто воспринимать молчание, как продолжение разговора. И молчание самого Невродова было наполнено смыслом, настроением, ощущением того, что в эти самые секунды что-то происходит, принимаются решения, меняется чья-то судьба. И Пафнутьев, сидя у приставного столика, не торопил прокурора. Он тоже умел молчать и ценил эти неторопливые минуты. Молчание более многозначно, а каждое произнесенное слово как бы сужает мир, ограничивает его и сводит в конце концов к жестким "да" или "нет". Наверно, нот так же нетерпеливые любовники, доведя себя до последней грани какого-то чувственного искупления, продолжают оттягивать главный момент, короткий и бурный, чтобы когда уже не будет никаких сил совладать с собой, впиться друг в друга, проникнуть друг в друга и замереть, содрогаясь не то от боли, не то еще от чего-то более сильного и мучительного. Впрочем, это тоже разновидность боли.

– Ну?
– наконец просипел Невродов, - уставившись на Пафнутьева маленькими настороженными глазками.
– Ну? Ты этого хотел?

– Похоже, удалось, Валерий Александрович.

– Только похоже... А что получилось на самом деле... Я затрудняюсь сказать.

– А нам и не надо стремиться к тому, чтобы все назвать по именам, разложить по полочкам и наслаждаться наведенным порядком. Поток бурлит и играет на солнце... Пусть бурлит, пусть играет, - произнес Пафнутьев слова, которых Невродов никак не ожидал. Он склонил голову, внимательно вслушиваясь, поражаясь, потом молчал, удивляясь все больше.

– Больно мудрено выражаться ты стал, Павел Николаевич.
– Все проще... Мы заперли в клетку тигра, а сами знаем, что клетка-то жидковата, она только для зайцев годится, клетка-то... А?

– Надо заменить клетку.

– Ха!
– крякнул Невродов, откидываясь на спинку стула.
– Замени. Попробуй замени, - повторил он.

– Сысцов сказал...

– Да знаю я, что сказал Сысцов!
– он досадливо" махнул тяжелой розовой ладонью.

– Сысцов сказал, - настойчиво повторил Пафнутьев, - что пусть, дескать, все решает наш народный, самый справедливый суд. Следовательно, он дал добро на суд.

– Он и мне сказал примерно то же самое. Решайте, говорит.

– Он отрекся от Анцыферова.

– Как тебе это удалось?
– усмехнулся Невродов.

– Сам не ожидал.

– Врешь. Ожидал. Все у тебя было просчитано...

– Ладно... Дело Халандовского я закрыл. Нет оснований для возбуждения.

– Я скажу ему, - кивнул Пафнутьев.
– Он будет рад.

– Он - не знаю, а ты уже весь сияешь, - Невродов подозрительно посмотрел на Пафнутьева.
– Как я понимаю, Халандовский - твой человек? Он не случайно оказался в этом деле?
– Не дождавшись, ответа, Невродов задал еще один вопрос.
– Он тверд? Он не откажется от своих показаний?

– Не должен.

– Показания у него хорошие. Продуманные. Вместе писали?

– Советовались, - неопределенно ответил Пафнутьев.

– Рука чувствуется. Тяжелая рука. За что ты его так, Анцышку-то?

– Заработал. Да вы и сами знаете.

– Что за бумаги у него были в сейфе? Или, скажем вроде как были?

– Они сейчас у Сысцова.

– Сработали, значит?

– Как видите.

– Опасный ты человек, Павел Николаевич. Я знаю... Мне девушки об этом говорят.

– До или после?

– Когда как... Смотря какая девушка.

– Девушки - ладно, сам разберешься. Но теперь тебе это говорит областной прокурор.

– Суд бы побыстрее, Валерий Александрович!

– Проведем. В этом месяце.

– И сколько светит Анцышке?

– Пусть решит суд, - уклонился Невродов от ответа.
– Он ведь, как говорит Сысцов, народный, самый справедливый... Скоро присяжных заведут... То-то будет потехи!

– Почему?

– У нас ведь как народ воспитали... Чем суровее наказание, тем оно, вроде бы, справедливее. В Англии за убийство посадят на пять лет - страна в шоке, больно сурово. А у нас дадут десять лет строгого режима, и тоже страна впадает в шок - вроде оправдали.

– Так что, не будет присяжных?

– Не сразу, - Невродов повертел розовой ладонью в воздухе.
– Мы с тобой не застанем.

– А где-то уже действует...

– Для газетчиков... Ладно, Бог с ними, с присяжными... Тут кот еще что... Сысцов звонил, советовался, - Невродов осторожно посмотрел на Пафнутьева, как бы решая с какой стороны ему лучше. зачти.

– И что же вы ему посоветовали?

– А ты знаешь, о чем он спрашивал?

– Конечно, - Пафнутьев легкомысленно передернул плечами.
– Чего тут догадываться... Сейчас на повестке дня один вопрос - кого в кабинет Анцышки посадить.

– Правильно, - кивнул Невродов.
– Я буду с тобой откровенен, Павел Николаевич... Он сам назвал тою фамилию. Как, дескать, смотришь... Мне не трудно было сказать, что ты грамотный юрист, что ты молод и энергичен... Н так далее. Это была бы с моей стороны поддержка, согласие с тем, что назначение получишь именно ты. Но я этого не сделал.

– Хороший ход, - одобрил Пафнутьев.

– Ты думаешь?
– удивился Невродов, ожидавший другого ответа.

– Все правильно, Валерий Александрович. Поддержите вы меня, и сразу проступают очертания нашего сговора. А поскольку вы от меня отреклись, то проделанная работа стала выглядеть чище, естественнее.

– Ты действительно так думаешь?
– недоверчиво спросил Невродов. И Пафнутьев только сейчас понял, почему прокурор так долго молчал в начале разговора. Нет, он не наслаждался молчанием, он просто не знал с чего начать.

– Сысцов вас испытывал. Он проверял - не для меня ли вы освободили место... И убедился, что мы не столь испорчены, как он подумал. Я не гожусь в прокуроры, Валерий Александрович. Я еще не все испытания прошел, он не настолько мне доверяет, чтобы...

– Он и мне не очень доверяет.

– Ладно... Кого вы предложили?

– Своего зама, - Невродов не спускал с Пафнутьева маленьких настороженных глазок, пытаясь поймать малейшее недовольство, обиду. Но нет, ничего подозрительного не увидел. Пафнутьев оставался благодушен и улыбчив, слова произносил легко, никакого второго смысла за ними не просматривалось. И Невродов опять насторожился - с чего бы это?

– Пусть зам, - согласился Пафнутьев.
– Вы ему доверяете?

– Пока был замом... Доверял. Получив отдельные кабинеты люди часто меняются на нечто противоположное. Но тут уж ничего не поделаешь. Приходится рисковать. И это, Павел Николаевич... Только честно... Обиды нет?