Банда - 2

– Нет. Об этом мне не было ничего известно, - неподвижное лицо Невродова начало медленно покрываться красными пятнами Он вынул большой клетчатый платок, протер руки, коснулся им лба, снова сунул в карман. Прости, Павел Николаевич, но я не знаю, зачем ты пришел ко мне? Ты сказался от предложения?

– В тот момент, когда об этом шел разговор, я не отказывался.

– Разумеется, - кивнул Невродов.
– Дальше, - Но и не визжал от восторга.

– Этого и не требуется.

– В мои планы не входит занятие кабинета Анцыферова.

– Что же входит в твои планы?

– Анцыферов берет взятки.

– Ха!
– Невродов откинулся на спинку кресла.
– Ну, ты даешь, Павел Николаевич! А кто их не берет?

– Он берет их за прикрытие уголовных дел.

– Естественно, он же прокурор. За что же ему еще могут платить? Невродов рассмеялся, но смех его не получился беззаботным. Настороженно рассмеялся прокурор, ожидая дальнейших пояснений.

– Я хочу, - Пафнутьев помолчал, подбирая слова наиболее уместные, наиболее точные.
– Я хочу взять его на этом деле.

– И посадить?

– Да.

– Шутишь?

– Нет.

Невродов тяжело поднялся, прошелся по кабинету, поскрипывая вощенными паркетинками. Пафнутьев поразился его маленькой ноге - остроносые черные туфельки Невродова были, казалось, не больше сорокового размера. Он остановился у окна, некоторое время смотрел па улицу, потом постоял у шкафа, набитого кодексами, комментариями, справочниками, вернулся, но не сел, а, уперевшись в стол двумя руками, навис всем большим жарким телом над Пафнутьевым так, что тот даже пригнул голову.

– Кто об этом знает?
– голос Невродова сделался заметно тише, что было уже добрым знаком.

– Уже двое.

– Так, - Невродов обошел вокруг стола и сел в кресло.
– Тебе известно его прикрытие?

– Да.

– И ты надеешься этот козырь перебить?

– Да.

– Но это невозможно, Павел Николаевич.

– Очень даже возможно.

– Каким образом?

– Будет лучше, если я не отвечу на этот вопрос.

– Почему?

– Не хочу связывать вас знанием. И мне спокойнее. Просто я все беру на себя. В случае неудачи - гореть мне одному. Синим пламенем.

– Но санкцию-то я должен дать?

– Конечно.

– Но это же переворот, Павел Николаевич? Вы это хотя бы сознаете?

– Я прошу вас помочь в пределах закона.

– Но мы оба знаем, что такое закон в наше время, верно?

– Знаем.

– Зачем ты идешь на это? Ведь тебе светит кабинет городского прокурора?

– Высоты боюсь.

– Эго не ответ.

– Это самый честный ответ, который я могу дать. Ведь мы оба знаем, что такое закон в наше время и каковы будут мои обязанности в кабинете городского прокурора.

– Принимается... Но надо хорошо подумать, - Невродов сложил руки на столе и исподлобья посмотрел на Пафнутьева.
– Ведь все только этим закончиться не может, это будет только началом...

– Скорее всего.

– Ты поставил меня в сложное положение, Павел Николаевич. Независимо от того, как я отнесусь к твоему предложению, к твоей затее. Ты это понимаешь?

– Да.

– Надо подумать, - проговорил Невродов после долгого молчания.

– Когда позвонить?

– Не надо мне звонить. Я сам тебя найду. Не торопи.

– Хорошо, - Пафнутьев поднялся.

– Ты откуда мне звонил?

– Из автомата.

– Молодец.

– А здесь все в порядке?
– Пафнутьев кивнул на ряд телефонов, выстроившихся на столе Невродова.

– Надеюсь - Надо бы уточнить, Валерий Александрович.

– Уже. Тут порядок. Подчистил немного.

– А было что подчищать?

– Было, - Невродов опустил глаза.

– До скорой встречи, Валерий Александрович. Буду ждать вашего звонка.

– Жди, - кивнул Невродов и протянул руку, настороженно глядя Пафнутьеву в глаза.
– Не дрогнешь?

– Нет.

– Я позвоню, - повторил областной прокурор.

Только выйдя на улицу, Пафнутьев перевел дух - он не привык говорить в таком темпе. Когда на его пути оказался гастроном, он зашел внутрь и у стоики купил стакан томатного сока - больше ничего на разлив не продавали. Сок оказался настолько отвратительным, что он почти полный стакан оставил на прилавке. Выходя в дверь, оглянулся - молоденькая девушка спокойно выливала его недопитый сок обратно в стеклянную колбу.

***

Сверившись с адресом в блокноте, Пафнутьев прошел во двор дома, осмотрелся. Двор был чист, ухожен, что уже вызывало удивление - очень мало осталось в стране ухоженных мест. Вдоль проезжей части стояли несколько машин, явно иностранного производства. Под толстыми кленами пестрели скамейки, к ним тянулись дорожки, подметенные дорожки. Дом был старый, сталинской еще постройки - толстые стены, кое-какие выступы над окнами, над дверями. Сегодня, во времена сверхэкономии и какой-то безумной гонки за заморскими стеклобетонными образцами, эти невинные карнизики казались архитектурными роскошествами. Когда-то в таких вот домах еще делали прихожие, оставляли кладовочки, да и кухни в них почему-то оказывались гораздо больше стандартных пяти метров.

Пафнутьев поднялся по непривычно широкой лестнице на третий этаж, потоптался на просторной площадке с окном во двор, подойдя к тяжелой дубовой двери, позвонил. В глубине квартиры прозвучал слабый, приглушенный звонок. Щелкнули замки и на пороге возникла молодая женщина со встревоженным взглядом. Она, казалось, ждала кого-то, кто вмешался бы в ее жизнь решительно и счастливо.

– Здравствуйте, - сказал Пафнутьев и громче, и радостнее, чем требовалось.

– Здравствуйте.

– Здесь живут Званцевы?

– Живут, - женщина чуть заметно улыбнулась, откликнувшись на его тон.

– Значит, я не заблудился.

– Если не заблудились, входите, - она отступила в сторону - большая прихожая позволяла отступить в сторону, пропустить гостя в дом и лишь потом закрыть за ним дверь. В современных домах ей вначале пришлось бы пройти в глубину квартиры, в комнату, а уж потом вернуться к двери.

– Спасибо, - Пафнутьев шагнул вперед, сделал еще несколько шагов, осмотрелся. В большой комнате стояла детская кроватка, возле нее трехколесный велосипед. Все ясно, подумал он. В доме двое детей. Одному пять лет, второму - год. Или что-то около этого. Квартира просторная, даже пустоватая. Похоже, что время от времени вещи отсюда попросту выносят. А были здесь неплохие вещи, то что ныне принято называть антиквариатом, хотя сделаны они уже после войны, в пятидесятые годы. Но даже тогда вещи делали лучше. Куда уходят мастера?