Банда - 2

– Паша, он положил глаз на мой магазин. И у меня начались неприятности. Ревизии, осмотры, акты, протоколы . Ему помогает Первый.

– Ты в этом уверен?

– Да. Верные люди доложили. Такие вещи невозможно скрыть. Выставят магазин на аукцион... А там уж проще.

– Там же комитет по приватизации, или как он у вас называется?

– Одна банда, Паша. Одна банда. Все, что было до сих пор - детский сад. Игрушки для малых детей.

– Знаю, - кивнул Пафнутьев.
– На собственной шкуре убедился.

– Слышал я о твоих испытаниях, - сочувственно сказал Халандовский.
– А на меня заведено уголовное дело. Я пытался погасить пожар привычными методами, но не получилось. Понимаешь, деньги берут и довольно охотно, но сделать ничего не могут.

– Очевидно, берут деньги не только у тебя?

– Совершенно верно. Байрамов меня перешибает. У него такие деньги, которые даже мне кажутся "большими. И потом, у него не только деньги.

– Что же у него еще?

– Сысцов.

– Это тоже деньги, только большие.

– Я не боец, Паша, - Халандовский впервые твердо и ясно посмотрел Пафнутьеву в глаза.
– Но я и не предатель.

– Не верю!
– Пафнутьев добрался наконец, до рыбы.

– Во что не веришь?

– - В то, что ты не боец. Мне позвонил? Значит, уже поднялся из окопа.

– Да ладно тебе, - Халандовский махнул рукой, но была, появилась в его жесте почти прежняя величавость.
– Ты лучше скажи мне, как быть с деньгами?

– Надо поступить с ними соответствующим образом, - Пафнутьев разлил в стаканы остатки роскошной водки "Абсолют", правда, себе налил поменьше.

– Это как?

– Очень просто. На них написано слово "взятка"?" Написано. Значит, это и есть взятка. Отнесешь и вручишь.

– Тебе?!

– Зачем... Мне этого мало. Анцыферову.

– Не понял?!
– отшатнулся в ужасе Халандовский, но в глазах, в больших, плутоватых глазах вора и пройдохи вспыхнуло слабое сияние понимания.

– Врешь. Все ты понял, - рассмеялся Пафнутьев.
– Врешь!
– радостно повторил он, чувствуя облегчение от принятого решения.
– Ты на три хода раньше меня понимаешь, Аркаша!

– И пойдешь на это?

– И ты тоже.

– Но это очень круто, Паша... Это слишком круто.

– Чего там слишком, - Пафнутьев навертел на вилку тонко срезанный копченый бок какой-то полупрозрачной копченой рыбины.
– По-моему в самый раз. Пришли времена, Аркаша, когда исчезло само понятие - слишком. Нет ничего слишком крутого, слишком жестокого, слишком подлого... Все в самый раз. Ты знаешь, что в древней Греции людей, которые пили сухое вино не разбавляя водой, считали конченными алкоголиками. А мы с тобой пьем, не разбавляя, водку "Абсолют" и она не кажется нам слишком уж крепкой, а?

– Если я правильно понял, ты предлагаешь открыть еще одну бутылочку?

– На этот раз, Аркаша, ты ошибся, - ответил Пафнутьев, поднимаясь. Мне пора. Дело, которое мы с тобой затеяли, требует тщательной подготовки.

– Паша... Неужели выживем?

– А так ли уж это важно?
– выглянул Пафнутьев уже в плаще из прихожей.

– Вообще-то, да, - с трудом поднялся из кресла и Халандовский.
– Я рад, что ты посетил меня, Паша, - церемонно произнес он.
– Ты вселил в меня надежду. Я благодарю судьбу за то, что она подарила мне знакомство с таким человеком, - в голосе Халандовского зазвучали торжественно-трагические нотки.

– Остановись, Аркаша! Заговоришь стихами, а я не выдержу и расплачусь, - засмеялся Пафнутьев.
– Готовься, Аркаша, такие вещи не даются легко. Готовься.

– У меня давно уже все готово, - произнес Халандовский и, сделав в воздухе непонятное движение рукой, протянул Пафнутьеву зажатую в ладони литровую бутылку "Абсолюта".

– Ты должен взять ее хотя бы для того, чтобы я не выпил ее сам, - лукаво произнес Халандовский.

– Действительно...
– пробормотал Пафнутьев.
– Здесь трудно что-либо возразить.

***

Анцыферов парился в сауне с Сысцовым, пил водку на охоте с Кодовым, наверняка встречался с Байрамовым в местах тайных и оттого еще более соблазнительных. Все это давало ему полную уверенность в собственной безопасности, но звериное чутье, отточенное годами сложных игр и игрищ, подсказывало - Пафнутьев вышел на тропу войны. Он и раньше знал, что работать вместе, открыто и доверительно они никогда не смогут, слишком разные люди. Прошли времена, когда Анцыферов в легкомысленном сознании собственного превосходства, относился к Пафнутьеву беззаботно, полагая, что тот никогда не осмелится стать у него на дороге. Но после того, как Пафнутьев побывал у Амона, после того, как ему удалось выскользнуть живым и почти невредимым, Анцыферов насторожился. Он уже знал, что от Пафнутьева каждую секунду можно ожидать действий неожиданных и дерзких, что столь необходимой каждому служащему почтительности в Пафнутьеве явно недостаточно, если она вообще у него есть, эта почтительность.

– Скажи, Павел Николаевич, - обратился Анцыферов к Пафнутьеву, когда тот вошел к нему по какому-то вопросу, - тебе не надоело работать под моим началом?

– А тебе, Леонард?

– Что мне?
– не понял тот.

– Не надоело ли тебе работать под моим присмотром?

– Дерзишь, Паша, - усмехнулся Анцыферов.
– Ну-ну.

– Когда мы общались недавно с нашим общим другом Амоном, - медленно проговорил Пафнутьев, осторожно подбирая слова, - он рассказал мне много забавных вещей... Оказывается, довольно осведомленный человек, этот Амон.

– Чем же он тебя позабавил?
– нервно спросил Анцыферов.

– Представляешь, Леонард, лежу на полу, можно сказать, в чем мать родила, на запястьях наручники, ноги проволокой скручены, рядом, прямо перед моими глазами, голова бедного Ковеленова... Амон подложил ее, чтобы я в должной мере проникся тем, что меня ожидает. А сам смотрит телевизор, режет ножом колбасу, жует, не торопясь... По тому, как он отделяет от колбасы кружок за кружком, я вижу, что нож у него чрезвычайно острый... И представляешь, я спрашиваю - он отвечает. Спрашиваю о еще более запретных вещах - отвечает чистосердечно и без утайки. Больше того, подзадоривает меня, спрашивай, говорит, начальник, все спрашивай, теперь-то мне нечего скрывать, а твои последние минуты жизни окажутся не такими уж печальными... Он почему тянул с отделением головы - ждал твоего звонка...

– Что?!
– Анцыферов вскочил так резко, что стул за его спиной опрокинулся на стенку.
– Что ты сказал?

– А что я сказал?
– Пафнутьев невинно поморгал глазами.

– Амон ждал моей команды, чтобы отрезать тебе голову?!

– Я так сказал?
– на лице Пафнутьева возникло такое неподдельное изумление, что Анцыферов на какой-то миг смешался.
– Я так не мог сказать, Леонард. Это тебе показалось. Это нервы. Мальчики кровавые в глазах, как сказал поэт. Ты устал, Леонард. Тебе надо отдохнуть или хорошо напиться. Но люди с которыми ты общаешься, не позволяют себе напиваться. И тебе не позволяют. Не с теми пьешь, Леонард.