Банда - 3
Шрифт:
– Выпьем за то, чтобы каждый из нас выполнил свой долг, - произнес Неклясов лукавые слова.
– Перед самими собой, перед своими ближними, друзьями... И чтобы каждый получил по заслугам.
– Вы себя имеете в виду?
– спросил молчавший до сих пор Бильдин.
– Конечно!
– не задумываясь, подхватил Неклясов.
– И себя тоже. Но ведь не могу же я пить только за самого себя, верно?
– Будем живы!
– воскликнул Анцыферов и, подправив тост Неклясова, слегка изменив его, вынудил остальных гостей выпить. Водка пошла легко, как бы сама нырнула в глубины организмов и начала там свою неспешную
Неклясов снова наполнил стаканы, водка в громадной бутылке почти не убывала, и уже никто не обращал внимания на парня, который время от времени продолжал фотографировать теплую компанию, а вспышки фотоаппарата гости уже готовы были принимать чуть ли не за иллюминацию в их честь.
Осоргин, не успевший пообедать в городе и до сих пор протянувший на утреннем чае с пряником, набросился на роскошную закуску куда охотнее, чем можно было ожидать. А когда Анцыферов взялся произнести второй тост, никто не возражал, потому что морозный воздух, гудящие сосны, приятные слова, прекрасная водка делали свое дело. Даже улыбки замелькали на лицах до того хмурых и неприступных - улыбнулся Осоргин, что-то сказав Анцыферову, не смог удержаться от улыбки Бильдин.
– Садитесь, гости дорогие!
– спохватился Неклясов.
– Что же вы стоите... Я понимаю, когда стоишь, больше в себя поместится... Но лучше мы потом встанем, у нас будет повод...
– и он первым сел, оказавшись во главе стола. За ним последовали другие, причем, несмотря на выпитое, никто не осмелился переставить свой стул, каждый сел там, где стоял. И получилось так, что сторона стола, обращенная к сосне, оказалась свободной, все сидели лицом к сосне.
– Ну что, Жора, будешь меня судить?
– спросил Неклясов Осоргина, который оказался рядом с ним за столом.
– А как же, - ответил тот с набитым ртом.
– Положено.
– За что?
– Судить тебя можно за многое, но доказано, например, то, что ты похитил вот этого человека, - Осоргин показал на Бильдина, который все еще молчал, хотя от других ни в выпивке, ни в закуске не отставал.
– Держал в заложниках, требовал денег, допустил бесчеловечные пытки...
– Есть пытки человечные?
– усмехнулся Неклясов.
– Не надо словами играться... Это нетрудно, но для дела бесполезно.
– А о каких пытках речь?
– продолжал вести свою линию Неклясов с неожиданной настойчивостью.
– Ну, знаешь.... Вы же отрезали ему уши, скормили у него на глазах собакам... Город был потрясен этой жестокостью!
– Я не отрезал ему ушей, - невозмутимо сказал Неклясов. Обернувшись назад, он что-то сказал своим амбалам и снова повернулся к Осоргину.
– У вас есть доказательства, что именно я отрезал уши?
– Таких доказательств нет... Уши отрезал другой человек, но по твоему приказанию.
– Уж не этот ли?
– Неклясов махнул рукой за спину, и все, оглянувшись, увидели, как двое парней вели под руки Ерхова. От слабости тот не мог идти сам, но телохранители управлялись с ним без особого труда.
– Я не знаю его лично, мне трудно судить, - смешался Осоргин, торопясь прожевать.
–
А ты, Эдик, узнаешь этого злодея?– спросил Неклясов у Бильдина.
– Да, это он надо мной поработал.
– Ты на него в обиде?
– Нет, Вовчик, я на тебя в обиде. Это ты сказал ему, что надо делать, чтобы я отдал деньги... Ты велел бросить мои уши на сковородку, а потом сам отдал их собаке... И она их сожрала. Из чего я сделал вывод, что той собаке частенько приходится питаться человечиной, - кажется, из всех только Бильдин сохранил твердость духа и несмотря на выпитое оставался непримиримым.
– Ты прав, Эдик, - согласился Неклясов.
– Собака у нас действительно кровожадная... Она нам помогает, это наше самое мощное орудие по убеждению некоторых сомневающихся...
– Да, меня она быстро убедила, - кивнул Бильдин.
Ерхова за время разговора усадили под сосной, руки завели за спину и связали так, что они обхватывали ствол сзади. Усадили Ерхова на какой-то сдавленный картонный ящик, и он, сидя на нем, не мог сделать ни одного движения. Разве что подтянуть к себе ноги или вытянуть.
– А дальше?
– спросил Бильдин.
– Хочешь с ним выпить?
– усмехнулся Неклясов.
– Никакого желания.
– Но со мной ведь пьешь?
– Вынужден... Опять же за компанию... И потом, знаешь, эта пьянка напоминает мне обрезание ушей... Если я прав, значит, вот-вот должно появиться что-то вроде собаки?
– Хм, - Неклясов, кажется, смутился.
– Ну, ты даешь, - сказал он, глядя на Бильдина.
– Хороший банкир из тебя получится. Со временем, конечно.
– Если выживу.
– Да, - кивнул Неклясов.
– Если выживешь. Смотрите, что получается... Мы уж говорили об этом, но я снова вернусь к любимой теме... Прокурор у нас есть, судья есть, преступник есть, - Неклясов показал на привязанного к сосне Ерхова.
– Хочешь быть его адвокатом?
– спросил он у Бильдина.
– Защищать человека, который отрезал мне уши?
– Я не предлагаю, спрашиваю... Хочешь или нет?
– Не хочу.
– Слышишь, Славик?
– громко крикнул Неклясов, обращаясь уже к Ерхову.
– Никто не хочет тебя защищать. И сам ты не сможешь... Как нам быть?
– Пейте водку, - донеслось от сосны.
– Только это вам и осталось.
– Нам еще кое-что осталось.
– Пейте водку, смелее будете...
– А тут смелости и не надо, - ответил Неклясов, и все почувствовали, что он заводится. Явно истеричные нотки появились в его голосе, назревал срыв. На него посмотрели не столько удивленно, сколько настороженно, опасливо. Обернувшись к своим ребятам, Нсклясов махнул рукой и снова повернулся к гостям.
– Значит, говоришь, будет суд?
– угрюмо спросил он у Осоргина.
– А как же, Владимир Аркадьевич?! Тут уже ничего не зависит ни от вас, ни от меня. Машина заработала.
– И все только потому, что этот сучий потрох оказался слишком разговорчивым?
– Неклясов кивнул в сторону Ерхова, который к этому времени почти скрылся в сумерках и еле выделялся темным пятном у основания сосны.
– Ну, это один из факторов.
– А второй?
– Есть порядок судопроизводства, - попытался было Осоргин смягчить разговор и уйти в теоретические рассуждения, но Неклясов резко его перебил.