Банда отпетых дизайнеров

Собачники-сторожа-садовники Гена и Вовчик, позорно побитые в поединке «два на два» семейным дуэтом Ким-и-Ким, со стонами приплелись к своему участку и обессиленно уселись под забором передохнуть. Проигранную корейскую кампанию они не обсуждали, пристыженно помалкивали и избегали встречаться взглядами, но минут через пять Вова нарушил молчание важным вопросом:

– Выпить нечего?

Гена с сожалением покачал головой:

– Нечего.

Тогда Вова задал еще один, с виду совершенно невинный вопрос:

– Где тут эти… зефирномасляные?

– Растения, которые дурманят? – уточнил Ультяков, мгновенно угадав причину неожиданного интереса напарника к ботанике.

– А где венки? – задал Вова новый вопрос с дальним прицелом.

– Те, что на бабах были? Точно! Распотрошим их и возьмем за образец! – воодушевился Гена.

Майор Коваленко очнулся от продолжительного обморока без всякой медицинской помощи и как раз вовремя, чтобы принять телефонное сообщение о прибытии в поселок вызванного им подкрепления. Поспешая в обнимку с таджикским хурджином на встречу с товарищами по службе, бдительный майор заметил на пустоши двух подозрительных типов очень странного вида – в одних семейных трусах и с пышными снопами на головах. В буйной зелени оригинальных головных уборов алыми пятнами пламенели маки. Мужики, на голых плечах которых маками краснели свежие кровоподтеки, глубоко, со всхлипом, затягивались самокрутками. «Козьи ножки» напоминали букетики в бумажной обертке: из дымящих фунтиков тоже торчали маки.

– Чокнутые наркоманы! – тихо выругался майор. И на всякий случай громко позвал: – Кай! Кай!

– Хай, хай! – пролаял в ответ Гена Ультяков, давясь дымом в тщетном ожидании наркотического опьянения.

А придурковатый Вовчик добавил:

– Хайль Гитлер!

И первым получил в глаз от патриотично воспитанного представителя российских органов охраны правопорядка.

Милицейская машина увезла из поселка доблестного майора Коваленко, захваченный в бою хурджин с наркотой и пару подозреваемых в причастности к организованной наркоторговле.

20

В общем, все сложилось очень удачно. Конечно, суеты и шуму получилось многовато, но в результате мы и Барклая выручили, и Зяме отличное убежище нашли. Неожиданно, но очень кстати взял самоотвод бригадир малярно-штукатурных красавиц, и мой художественно образованный братец с готовностью вызвался занять вакансию.

– Под моим чутким руководством девушки поднимутся на новый, более высокий уровень мастерства! – хвастливо пообещал он не то самим девушкам, не то нам с Трошкиной.

Мне-то было без разницы, какие такие высоты будет штурмовать братишка в связке с Олей, Любой, Гелей и Валей, попарно или в группе, а вот Алка здорово огорчилась. Она не сомневалась, что восхождение к вершинам Зяма будет совершать без всякого альпинистского обмундирования, в голом виде.

– Но наверняка со страховкой! – заметила я, намекая на хохму с гринписом резинотехнического происхождения.

Трошкину это не слишком утешило, и я решила отвлечь ее от грустных переживаний чем-нибудь приятным.

– Сейчас, Алка, ты увидишь потрясающе красивый закат! – пообещала я, заложив на подъезде к Толстовскому мосту вираж с трассы на обочину.

– Сейчас? – подружка выразительно посмотрела на часы. – До окончания светового дня еще два часа!

– Мы скоротаем их за прогулкой по речному берегу, – не смутилась я. – Думаю, Барклаю будет полезно подышать свежим воздухом и размять лапы на травке.

Барклай на заднем сиденье уже не валялся кулем. Он ворочался и повизгивал – просыпался. Хмурая Трошкина высказалась в том духе, что отощавшему бассету больше, чем прогулка на свежем воздухе, был бы полезен плотный ужин из трех мясных блюд с бульоном вместо компота и сахарной косточкой на десерт. Мысленно я с ней согласилась и даже добавила про себя, что плотно покушать не помешало бы и некоторым двуногим – мне, например, но вслух сказала совсем другое:

– Не все же о жратве думать, надо когда-то и духовную пищу потреблять! Хватит ныть, вылезай из машины и тренируй свое чувство прекрасного.

Пристыженная Алка катапультировалась из кресла, пошла любоваться пейзажем и вскоре так увлеклась тренировкой, что начала громко сожалеть об отсутствии у нас средств для длительной фиксации прекрасных мгновений.

– Как жаль, что у нас с собой нет фотоаппарата! – сокрушалась она.

– У нас нет, а у Бронича есть! – обрадовала ее я. – Открой бардачок, я видела, там какая-то «мыльница» валяется.

– Да это не «мыльница», это цифровик! – с уважением сказала подружка, пошарив в бардачке «Тойоты». – Кстати, Бронич и бумажник свой тут оставил!

– Тем лучше! – сказала я, имея в виду не бумажник, а цифровик. – Дай сюда! Сейчас я буду щелкать тебя на фоне природных красот.

Какую женщину не взбодрит хорошая фотосессия? Я сделала серию снимков: «Трошкина на мосту», «Трошкина под мостом», «Трошкина, стоящая в ивняке», «Трошкина, сидящая на коряге», «Трошкина, драматически заламывающая руки на обрыве» и «Трошкина, устремившая нетерпеливый взор в сторону заката, огорчительно медлящего с проявлением». Хотелось еще снять Трошкину, робко пробующую ногой речную водицу, Алка уже даже разулась и подол задрала, приготовившись шагнуть в воду, но тут фотоаппарат доложил об отсутствии у него свободной памяти.

– И о чем только Бронич думал! Взял хороший цифровой аппарат и не прикупил к нему склерозу! – возмутилась я, вытряхнув на ладонь карточку памяти. – Тут всего шестнадцать мегабайт! Конечно, больше дюжины снимков не затолкаешь!

– Мы вроде только шесть кадров сделали? – припомнила подружка.

– Значит, еще шесть сделали до нас, – рассудила я. – Давай посмотрим, может, это какие-нибудь малоценные фотки, которыми можно пожертвовать ради наших высокохудожественных.

– Не думаю, что это прилично! – заволновалась хорошая девочка Трошкина.

А я нахально полезла смотреть чужие фотки. И вскоре поняла: права Алка, приличиями тут и не пахнет!

То есть на первый взгляд ничем таким особенным снимки не отличались. Это были довольно банальные парадно-выходные фотки из серии «Старик и море». Море было синего цвета, но называлось Черным, о чем свидетельствовала попавшая в кадр надпись на большом спасательном круге – «Черноморец». А стариком был наш дорогой и любимый шеф, Михаил Брониславич Савицкий собственной пузатой и плешивой персоной. На первом снимке он выглядывал из дырки того самого спасательного круга, на втором страстно обнимал искусственную пальму с сидящей на ней обезьяной. На третьем обезьяны не было, а Бронич был, и страстно обнимал он не пальму, а грудастую шатенку с такой пышной копной африканских косичек, что она вполне заменяла собой раскидистую пальмовую крону.

– О-ля-ля! Те же и Бронич! – насмешливо протянула я и передала фотоаппарат Алке. – Трошкина, ты знаешь, кто эта красотка?

– Конечно, знаю: это обезьянка породы «зеленая мартышка»! – с апломбом сказала бывшая отличница-медалистка, случайно нажав на кнопочку и взглянув не туда. – Симпатичная!

– Сама ты мартышка! Сюда смотри! – Я вывела на дисплей нужный снимок. – Я тебя вот про эту фифу спрашиваю! Знаешь, кто это?

– Нет, но она кажется мне гораздо менее симпатичной, чем зеленая мартышка! – заявила подружка.