Банкир-анархист и другие рассказы

— Да, может быть. Здесь не знаю, согласен я или нет.

— Согласись, бесспорно, что истинная Церковь желает человечеству блага.

— Не вполне, но согласен.

— Согласись, наконец, что истинная Церковь это та, которая является истинной Церковью.

— Разумеется, с этим я согласен.

— Стало быть, мы пришли к согласию, — сказал католик. — Теперь предлагаю поужинать.

Так они и поступили, и поскольку католик был оскорблен, а христианину было досадно чувствовать себя оскорбителем, с удовольствием ел только католик, а счет оплатил христианин.

Мораль:

Вопрос, а ответ на него поищите у Лопе де Веги — в 1900 году.

Перевод АНТОНА ЧЕРНОВА

Попугай

Жил как-то на окраине Лиссабона человек по фамилии Силва. Этот Силва, будучи уже немолодым, женился на одной вдове, у которой была уже почти взрослая дочь. Жена Силвы вскоре взяла над ним власть, и падчерица, становясь взрослее, всё больше помогала матери управлять отчимом.

Силва стал совсем тряпкой. Он утратил индивидуальность и волю. Во всех домашних и прочих делах он был рабом прихотей своей жены, если не был им, иногда стихийно, для её дочери.

Поскольку господство порождает презрение, а презрение — вседозволенность, жена Силвы, хоть и не была нрава легкомысленного, поддавшись обстоятельствам, изменила мужу. Любовник, который для отвода глаз был представлен в качестве её кузена, практически поселился в их доме, а Силва, который не мог не знать о его связи со своей женой, должен был принимать его, улыбаться ему и всячески выказывать ему своё удовольствие по поводу его затянувшегося присутствия. Силва так и делал.

Потом жена Силвы добилась того, что её любовник стал полновластным хозяином. И так всё и продолжалось, она пользовалась властью над мужем, ставшим в этой системе укрощения бессловесной тварью, оплачивающей счета.

А у Силвы был попугай — птица уже старая, но не слишком умная: он кричал больше, чем говорил, а говорил всегда одно и то же. Однажды жена Силвы, вполне естественно, устав от бесконечных криков птицы, сняла его клетку с крюка и продала его какому-то бродяге.

Когда вечером Силва вернулся домой и не услышал криков птицы, он отправился искать попугая во двор, где висела обычно клетка, а не найдя его там, пошёл в столовую, чтобы осведомиться у жены.

«Я его продала», — ответила та, а падчерица расхохоталась. Силва вышел, как обычно ничего не сказав.

Он пошёл в спальню, вынул из ящика ночного столика револьвер, вернулся в столовую и двумя точными выстрелами спокойно убил жену и падчерицу.

Мораль:

Имперские народы, экспансивные и властолюбивые — осторожнее с попугаем!

Перевод МАКСИМА ТЮТЮННИКОВА

Торговка рыбой и логика

Однажды по улице быстром шагом шли четыре торговки рыбой, образуя ромб, и вот одной из них, той, что была впереди, светловолосой и большеглазой, захотелось посмеяться над молодым человеком, похожим на мудреца со старческой бородой, шедшим навстречу по противоположной стороне улицы. Она остановилась, и инстинктивно остановились прочие прохожие. Указав на парня, торговка сказала:

— Смотрите, какой бородач!

Весь людской пейзаж дружно засмеялся.

Молодой человек со старческой бородой остановился на краю тротуара, словно на пристани, посмотрел на торговку отсутствующим взглядом и с грустью произнес:

— Сразу видно, что тебя бабка родила!

Торговка застыла, как вкопанная, покраснела, на несколько секунд умолкла — а вокруг, спустя мгновение, уже расходившаяся публика взорвалась хохотом. И было неясно, смеялась ли она над ответом или же над немым смущением светловолосой торговки.

Молодой человек двинулся дальше, гордо вскинув бороду и оставив позади аплодирующую публику. Позже, в кафе он рассказал о том, что случилось, своему другу. Тот выслушал, рассмеялся, но затем замолчал. В конце концов, его лицо исказилось стыдом и страхом.

— Извините меня. Возможно, я глуп или покажусь таковым сегодня. Но что все это значит?

— А ничего не значит. В этом и есть вся соль.

Мораль:

Смутить — значит победить.

Перевод АННЫ ХУСНУТДИНОВОЙ

Fernando Pessoa

O BANQUEIRO ANARQUISTA Е OUTROS CONTOS

O banqueiro anarquista

T'inhamos acabado de jantar. Defronte de rnim o meu amigo, banqueiro, grande comerciante e acambarcador not'avel, fumava como quem n~ao pensa. A conversa, que fora amortecendo, jazia morta entre n'os. Procurei reanim'a-la, ao acaso, servindome de uma ideia que me passou pela meditac~ao. Voltei-me para ele, sorrindo.

— 'E verdade: disseram-me h'a dias que voc^e em tempos foi anarquista…

— Fui, n~ao: fui e sou. N~ao mudei a esse respeito. Sou anarquista.

— Essa 'e boa! Voc^e anarquista! Em que 'e que voc^e 'e anarquista?… S'o se voc^e d'a `a palavra qualquer sentido diferente…

— Do vulgar? N~ao; n~ao dou. Emprego a palavra no sentido vulgar.

— Quer voc^e dizer, ent~ao, que 'e anarquista exactamente no mesmo sentido em que s~ao anarquistas esses tipos das organizac~oes oper'arias? Ent~ao entre voc^e e esses tipos da bomba e dos sindicatos n~ao h'a diferenca nenhuma?

— Diferenca, diferenca, h'a… Evidentemente que h'a diferenca. Mas n~ao 'e a que voc^e julga. Voc^e duvida talvez que as minhas teor'ias sociais sejam iguais `as deles?…

— Ah, j'a percebo! Voc^e, quanto `as teor'ias, 'e anarquista; quanto `a pr'atica…

— Quanto `a pr'atica sou t~ao anarquista como quanto `as teor'ias. E quanto `a pr'atica sou mais, sou muito mais anarquista que esses tipos que voc^e citou. Toda a inha vida o mostra.

— Hem?

— Toda a minha vida o mostra, filho. Voc^e 'e que nunca deu a estas coisas uma atentc~ao l'ucida. Por isso lhe parece que estou dizendo uma asneira, ou ent~ao que estou brincando consigo.