Барби. Часть 1

[2] Здесь: примерно 10 000 м.

[3] Эль — старогерманская мера длины, около 56 см. Здесь: примерно 3 м. 36 см.

[4] Центнер — в старогерманской системе означает «сто мер», т. е. сто фунтов; саксонский центнер имеет 51,4 кг. Здесь: примерно 514 кг.

[5] Здесь: примерно 616 кг. и 1028 кг. соответственно.

[6] Гуммиарабик — твердая прозрачная смола растительного происхождения.

[7] Бхайрава — один из обликов (аспектов) Шивы, индуистского божества.

[8] Инфибуляция — калечащая операция на женских половых органах, заключающаяся в удалении половых губ и зашивании влагалища.

[9] Битва при реке Кацбах (1813) — сражение между французскими и российско-прусскими армиями, которое из-за проливных дождей частично происходило в глубокой грязи. Командующим французскими частями выступал маршал Макдональд.

[10] Битва при Мергентхайме (1645) — одно из сражений Тридцатилетней войны между французской и баварской армией. Баварскую возглавлял Райнхольд фон Розен, французский генерал немецкого происхождения, предводитель веймарских наемников.

Глава 5

Кажется, она едва не вздрогнула. Голос был мелодичный и чистый, он никак не мог принадлежать кому-то из числа шлюх, над которыми потрудились ее кулаки. Слишком звонкий, слишком разборчивый, чтобы его могла исторгнуть свороченная челюсть. Досадуя из-за того, что позволила застать себя врасплох, Барбаросса нарочито медленно повернулась, небрежно отряхивая кастеты от крови.

Если тебя застукали за чем-то дрянным, веди себя достойно, учила Панди, не маши крыльями, как перепуганная курица. Этим ты ничуть себе не поможешь. Затаись, навостри ушки и будь готова. Ад милостив, он откроет тебе тропинку для бегства, если ты будешь внимательна и терпелива. Скули, облизывай сапоги, пусти слезу, если сможешь. Выжидай момента, когда можно будет садануть ножом под ребра и броситься прочь.

Переулок за «Фавналией» был глухим местечком, здесь не было оборудовано зрительских мест. Но, кажется, у их размолвки были свидетели, которых она в горячке драки упустила из виду. Свидетельница, мрачно поправила себя Барбаросса. Одна единственная, но она выглядела так, что могла заменить собой целую толпу.

Пышное платье из собранной складками парчи цвета пламенеющего железа здесь, в Нижнем Миттельштадте, выглядело охеренно неуместно, но его обладательница держалась так свободно и невозмутимо, будто шествовала по Эйзенкрейсу, и не одна, а в сопровождении целой свиты из угодливых пажей и компаньонок. До хера парчи, бархата и атласных вставок, целый ворох лент, какие-то хитрые цветы, сложенные из складок, рюши, торчащие из-под манжет изысканные брабантские кружева, от одного вида которых Барбаросса ощутила что-то наподобие изжоги — она не разбиралась в сортах этого дерьма, но что-то подсказывало ей, что одни только эти кружева стоят больше, чем все имущество, что помещалось в ее небольшом сундучке в Малом Замке. Может даже больше, чем три гульдена, которые просили за гомункула…

— Барби! Это я, Кузина! Привет-привет!

Волосы ее были заплетены в огромное высокое сооружение, пышное, как кремовый торт, обильно переложенное кружевами и лентами. При одном только взгляде на него Барбаросса ощутила, как у нее чешется скальп. Не прическа, а какой-то блядский дворец для вшей. Кажется, броккенбургские модницы именуют такие штуки «фонтанж». Она сама охотнее носила бы на голове перевязанную ленточками дохлую крысу, чем что-то подобное. А уж от одной мысли о том, что можно передвигаться, затянув себя в такое количество ткани, со всеми этими шуршащими нижними юбками, пышными рукавами, стоячим, давящим на шею, воротником…

Кузина приветливо помахала ей рукой в кружевной перчатке. Она шествовала по переулку с достоинством герцогини, ничуть не смущаясь необходимостью огибать скорчившиеся тела розенов. Даже это она делала легко и изящно, приподнимая юбки кончиками пальцев, будто шла через бальную залу, обходя танцующие пары. Как и все ведьмы из «Ордена Анжель де ля Барт», она выглядела хорошенькой изысканно одетой куколкой. И, как и все из них, была смертельно опасна — как ядовитая змея в кружевах.

Она была безоружна, но Барбаросса не сомневалась, что в складках ее пышного наряда, такого несуразного на фоне ее собственного поношенного дублета, наверняка таилось множество отравленных игл и проклятых амулетов, а уж коллекции ядов в ее ридикюле должно было хватить, чтобы умертвить любой ковен в полном составе.

«Бартиантки» никогда не искали драки и не щеголяли искусством фехтования, хотя, глядя на их изящные, почти танцевальные, движения, Барбаросса и подозревала, что втайне они обучаются этому. В благородном и древнем искусстве отравления они уступали признанным мастерицам в этом деле, «флористкам» из «Общества Цикуты Благостной», но и яд не был их главным оружием, тем оружием, которое позволяло «Ордену Анжель де ля Барт» на правах одного из шести старших ковенов занимать положенное ему место в Большом Круге ведьм вот уже без малого двести лет.

«Бартиантки» презирали грубую силу, находя многие славные традиции Броккенбурга, пестуемые веками и взращиваемые кровью многих поколений, отталкивающе жестокими и старомодными, недостойными звания ведьмы. В то время, когда юные «флористки», «волчицы», «воронессы», «униатки» и «батальерки» учились пускать друг другу кровь в страшных уличных стычках, защищая честь ковена и привыкая к своим новым стаям, их собственные младшие сестры, обитающие в уютном гнездышке под названием «Новый Иммендорф», посвящали себя изучению совсем других наук.

Они не учились одним ударом крушить позвонки противнику при помощи кистеня — они изучали семь свободных искусств[1], в каждом из них достигая изрядных высот. Они не учились уходить от погони узкими переулками и путать следы — они учились вышивать на пяльцах, мало того делать это на зависть лучшим белошвейкам. Они не учились обращению с пращей, клинком и кастетом — они обучались игре на лютне, клавесине и цитре.

К шестнадцати годам каждая «бартиантка» могла бы сойти за герцогскую дочь — обладающая изысканными манерами, умеющая превосходно держать себя в обществе, свободно говорящая на полудюжине языков, сведущая во многих искусствах и науках, она выглядела миловидной, точно целомудренный суккуб, и в то же время мудрой, точно столетняя змея.

Забавно — «бартиантки», лучше всех прочих освоившие тонкую науку флирта, изучавшие искусство соблазнения с не меньшим тщанием, чем адские дисциплины, никогда не продавали себя другим. Похоть не была их оружием, как у розенов, лишь украшением, кокетливой брошью на груди шелкового платья, которую иногда приятно покрутить в пальцах, наслаждаясь смущением окружающих, не более того. Иногда Барбароссе даже казалось, что искушение, в которое играют девы из почтенного «Ордена Анжель де ля Барт» для них что-то среднее между спортом и игрой в кости. Никакой страсти, один лишь только холодный расчетливый азарт. Игра для настоящих девочек.

Никто лучше «бартианок» не умел декламировать стихов, танцевать, сочинять миннезанги, вышивать, беседовать на изысканные темы и флиртовать. А еще — играть на чужих страхах и амбициях, наполнять души ненавистью и болью, стравливать друг с другом прочих ведьм и превращать застарелую вражду в разящие ядовитые стилеты, укрытые изящным шелковым платком.

В эту игру «бартиантки» играли с особенным упоением, возводя вокруг себя с непостижимой виртуозностью паутину из бесчисленного множества интриг, паутину, которая могла показаться обманчиво иллюзорной, но которая представляла собой лабиринт из невидимых шипов и смертоносных ловушек. Сам Вобан[2] сошел бы с ума, пытаясь разобраться в хитросплетениях этой дьявольской сети, которой «бартиантки» оплели Броккенбург и все его ковены, как младшие, так и старшие, входящие в Большой Круг.