Бардадым – король черной масти
Шрифт:
В противоположном конце зала на возвышении стоял накрытый зеленым сукном стол. За ним, справа, сидела взволнованная, с красными пятнами на припудренном лице, в белой, тщательнейшим образом отутюженной кофточке и, несмотря на седины и морщины у глаз, выглядевшая от возбуждения совсем моложаво, чуть ли даже не юно – заведующая библиотекой Ангелина Тимофевна. За левым краем стола помещалась как представительница читательского актива Мария Федоровна Щетинина, жена Максима Петровича, гордая доставшейся ей честью, тоже принаряженная, тоже приятно взволнованная и тоже омоложенная этим своим волнением. На ней было шерстяное платье цвета «электрик», надевавшееся ею только в сугубо торжественных случаях, украшенное кружевным воротничком и большой белой костяной брошью, изображавшей голубя мира.
А между ними, скромно сложив под столом на коленях руки, в
Дуболазов смотрел в зал доброжелательно, даже с какой-то отеческой ласковостью, вызываемой, видимо, тем, что большинство присутствующих были весьма молодого возраста и годились ему в сыновья, дочери и даже внуки. Еще в его удлиненном, тщательно выбритом, с легким глянцем от одеколона и ароматического крема лице, притененном клокастыми, в проседи, намеренно не подстригаемыми (чтоб быть толстовскими) бровями, присутствовало спокойное достоинство человека, привычного к обращенному на него интересу, к тому, что он на виду у множества глаз, что его рассматривают, что даже самое его малейшее движение, жест, смена выражений не ускользают от аудитории. Это спокойное достоинство могло бы показаться самоуверенностью и оставить у людей невыгодное впечатление, но оно тонко уравновешивалось еще и как бы некой смущенностью Дуболазова, смущенностью, которой он как бы самоуничижительно говорил собравшимся: «Ну, что вы, зачем, к чему такой восторженный интерес, такое разглядывание, такое внимание… Ведь я же простой, обыкновенный человек, как все вы, ничем особо не знаменитый. Ну, пишу книги, награжден в день шестидесятилетия грамотой… фамилия моя в справочнике Союза писателей…»
Сидя на виду у зала, скромный, спокойный, доброжелательный к присутствующим и сам ждущий от них добра, как бы слегка уставший от своих писательских трудов (всем известно, какого напряжения, каких усилий они требуют), Дуболазов был в своей стихии.
Встречи с читателями «глубинок» давали Макару Ксенофонтовичу Дуболазову не только необходимое удовлетворение авторского чувства, но и приносили практическую пользу огромной для него ценности. Выступая с заключительным словом перед читателями, Дуболазов всегда растроганно благодарил всех за высказанные замечания, за помощь, которую ему оказали его дорогие читатели своим живым участием, своей дружеской, но взыскательной критикой. Читатели принимали благодарность автора тоже удовлетворенно и даже с немалой гордостью: помогли писателю! В такой сложной и трудной работе!
Но критика была лишь половиною того, что извлекал Дуболазов из общения с читателями. Более важным для него было другое: документация. Протоколы о состоявшихся обсуждениях, письменные отзывы. Он тщательно их собирал, накапливал, рассортировывал, охотно вел переписку с читателями, чтобы получить новые отзывы, новые письма с признаниями ценности и нужности его книг и с указаниями на то, что, на взгляд читателя, надо было бы исправить, доработать…
В благоприятный момент, набив подобранными в соответствующем порядке протоколами и читательскими письмами портфель, Дуболазов приходил к начальству, направляющему работу книжного издательства, высыпал принесенный ворох бумажек перед начальственным лицом на стол и начинал показывать: «Видите? Со всех концов области, страны… Вот даже с Курил какой-то старшина-сверхсрочник написал… Пишет, как открыл, так уже не мог оторваться… А это (Дуболазов называл трехзначную цифру) – приглашения приехать, встретиться с читателями… Надо бы переиздать. Очень много ценных замечаний… Видно, что читатель книгу в основе принял, но хочет иметь в улучшенном, более совершенном виде. Я все советы учел, роман переработал… Много новых страниц… Теперь все на месте. Полгода труда. Повысил идейное звучание, заострил политическую направленность в свете последних решений…»
Читательские письма, грудою лежавшие на столе, с почтовыми штемпелями Владивостока и Моховатки, Норильска и Липягов производили убедительное впечатление. Начальственное лицо брало телефонную трубку и говорило: «Надо
бы Дуболазова переиздать… Читатель книгу принял, но много ценных указаний… Роман он подработал, улучшил… Да, да, в свете последних решений… Вообще правильной позиции держится, надо это поощрять – все время в контакте с массой, прислушивается к мнению критики, народа… Что? Предыдущее издание еще не разошлось? Ничего, ничего… Пока книга выйдет – и старый тираж раскупят…»Дуболазов и сам преотлично знал, что позиция его правильная. Благодаря ей его первый роман «Светлый путь», написанный в начале тридцатых годов и рассказывающий, как домашняя работница, эксплуатируемая жадным нэпманом, превратилась в сознательную, политически развитую гражданку, стала депутатом районного совета и председателем большой механизированной артели по выделке пуговиц и гребней, выходил из печати уже одиннадцать раз, все более и более увеличиваясь от переработок и дополнений и достигнув, наконец, сорока семи печатных листов.
Благодаря верной позиции Дуболазова, его тесной связи с читательскою массою и умению реагировать на критику, на читательские мнения и пожелания, и второй его роман «Янтарные закрома», посвященный трудовым будням современной колхозной молодежи, обсуждавшийся сейчас здесь, в этом зале районной библиотеки, был издан уже трижды и должен был выйти в четвертый раз – в исправленном и улучшенном виде…
Костя не захватил открытия вечера, не слышал речи Ангелины Тимофевны, приветствовавшей дорогого гостя. Когда он протиснулся в зал, на трибуне уже стояла Майечка Чернявская, студентка сельхозтехникума, тоненькая, хорошенькая, румяная от возбуждения, и сбивчиво, запинаясь и еще больше краснея, но воодушевленно высказывала свое мнение о романе «Янтарные закрома». Перед собой она держала тетрадку, в которой было записано ее выступление, проверенное и поправленное Ангелиной Тимофевной. Однако именно потому, что написанное было проконтролировано, Майечке не хотелось воспроизводить текст, она старалась говорить от себя, и забавно, порой вызывая даже улыбки, соединяла засевшие в ее памяти письменные обороты с импровизированными собственными словами.
Сначала она сказала о заслугах Макара Ксенофонтыча, о том, что в детстве он был неграмотным и босым, и если бы не революция, то так бы, наверно, всю жизнь и пас свиней. Потом рассказала, как молодежь любит и читает его книги, и смущенно, в застенчивой форме, упрекнула писателя за то, что он редко публикует новое, а все больше переиздает уже много раз изданное. Ангелина Тимофевна беспокойно заерзала на стуле.
– Конечно, – поправилась Майечка, покраснев от своей дерзости, – эти книги имеют большое воспитательное значение, молодежь благодарна за них товарищу Дуболазову… Но хотелось бы, чтобы писатель чаще радовал своими новыми произведениями и быстрее откликался на жгущие проблемы современности. В частности – изобразил бы жизнь студентов сельскохозяйственного техникума. Ведь это очень, очень волнующая тема! О жизни студентов других институтов книги есть, а про сельхозтехникумы еще никем не написано…
Майечка так и сказала – «жгущие». Под Ангелиной Тимофевной снова заскрипел стул, по лицу ее скользнула тревога. Она была недовольна, что Майечка скомкала тетрадку и говорит «от себя», и переживала каждую Майечкину ошибку, как свою собственную. Было видно, как ей неловко перед дорогим гостем из областного города.
Дуболазов же хранил доброжелательно-улыбчивое выражение, всем своим видом показывая, как ему интересно слушать Майечку и как для него чрезвычайно ценно все то, что она говорит. Когда она сказала, что нет романов о жизни студентов сельскохозяйственных техникумов, на лице Дуболазова появилось даже что-то вроде раскаяния, что он так оплошал, до сих пор не написал романа, а ведь это действительно важная, крайне, крайне важная и актуальная тема… Лицо его изобразило также, что он принимает Майечкин призыв как программу своих дальнейших писательских действий, и обещание в самом близком будущем такой роман непременно подарить читателям.
Покончив со вступительной частью, Майечка нервно все же полистала свою тетрадку и перешла к роману «Янтарные закрома». Она отметила актуальность романа, то, что в нем верно, правдиво, со знанием дела изображены происходящие в сельском хозяйстве процессы – рост производительности труда во всех основных сельскохозяйственных отраслях, повышение культуры земледелия, улучшение предпосевной обработки почв, внедрение химизации на полях, механизации на фермах, мелиорации солонцов, убыстрение транспортизации сельхозпродукции к местам ее потребления.