Бархат и опилки, или Товарищ ребёнок и буквы

— Подождем немного тут, у двери, — решила тётя Анне. — Отсюда увидим, если какой-нибудь столик освободится.

Я внимательно разглядывала стул, где висела сумочка из рыбьей кожи, но никого сидящего на нём не видела.

Я не малявка какая-нибудь, я читала сказку про человека, у которого была волшебная шляпа — если он надевал её, то тут же становился невидимым. Теперь надо было внимательно следить, чтобы не прозевать момент, когда этот, невидимый, который сидит на стуле, снимет шляпу и станет опять видимым и, может, даже есть мороженое начнёт!

— Что ты уставилась? — недовольно прошипела тётя Анне. — Так людей разглядывать неприлично!

Когда я сказала ей о человеке с волшебной шляпой, она прыснула со смеху.

— И чего ты только не выдумаешь — волшебная шляпа в кафе «Пярл»! Знаешь что, — добавила она деловито, — ты уже большая девочка, стой тут, и, если какой-то столик освободится, беги туда и садись за него. А если кто-нибудь захочет туда сесть, скажешь: «Извините, я жду тётю!» Поняла? А я пока пойду займу очередь в буфете, куплю нам домой несколько пончиков-берлинеров да посмотрю, есть ли песочное печенье — оно не портится, его можно положить в посылку для Эйно.

Не успела я и слова произнести, как тётя поспешила в первый зал. Мне, конечно, казалось, что я уже большая, но иметь дело с совершенно незнакомыми людьми было страшновато.

Бормотать себе под нос: «Извините, я кого-то жду» было проще простого, а вот как сказать это совершенно чужим тётям, у которых дяди с шапками-невидимками…

В кафе пахло кофе со сливками и ванильным мороженым, и я поняла, что проголодалась. С удовольствием бы съела даже сплюснутый пирожок с мясом… или его сочную начинку, но этими своими желаниями порадовать тётю Анне мне не удалось. Ибо, похоже, не было никакой надежды на возможность произнести, как подобает большой девочке: «Извините, я кого-то жду», потому что ни одна из тётенек явно не собиралась скоро уходить.

Вдруг кто-то крепко схватил меня за руку и поволок за собой. Конечно же, это была раскрасневшаяся тётя Анне, это она тащила меня к двери.

— Теперь бегом!

С татой мы часто играли в бег на Олимпийских играх, он в этой игре участвовал под именем Пааво Нурми, а я была Эмиль Затопек, но тётю Анне завлечь на такую пробежку было невозможно. А сейчас она двигала ногами быстрее, чем тренированный Эмиль Затопек! И было здорово, что ей удалось найти, с кем соревноваться: немного позади нас бежал низенький дяденька в зелёной форме и с портфелем!

— Это твой друг? — спросила я на бегу.

— Рот закрой! — шепнула тётя. — Свернём на Сайакяйк.

По этой узенькой улочке мы выбежали на Ратушную площадь и рванули направо. Возле дверей своей парикмахерской тётя на миг притормозила, бросила быстрый взгляд назад через плечо и потащила меня дальше.

— Мы сильно его обогнали, — захотела я приободрить тётю Анне, но она будто и не слышала меня. Мы единым духом примчались на улицу Вооримехе, и тётя толкнула большую, тяжелую, скрипучую дверь парикмахерской. И это место тоже было мне знакомо. Тут рабочие места парикмахеров не были разгорожены стеночками на манер кабинок, как в парикмахерской тёти Анне на Ратушной площади, но блестящие зеркала, белые халаты, сладковатый запах лака для волос и таинственное жужжание фенов, похожих на огромные каски, — всё было точно таким, как на работе у тёти Анне. А здесь трудилась тётя Лийлиа. Кресло, за которым она стояла, было как раз посередине, и в этот момент она делала причёску черноволосой даме с круглым серьёзным лицом. Рядом с ней сидел на низенькой скамеечке для ног кудрявый малыш и смотрел в серебряную трубку, которую он направил на лампу под потолком. Это была трубка моей мечты — калейдоскоп, который обещала купить мне тётя Анне, если я буду хорошим, послушным ребёнком. Похоже, этот мальчик был послушным…

— Тэре! Что должен сказать ребёнок? Пойдём на минутку в заднюю комнату! — протараторила тётя Анне на одном дыхании. Замечание «Что должен сказать ребёнок?» было совсем не к месту, потому что мое Тэрепрозвучало одновременно с тётиным.

Тетя Лийлиа, сверкнув очками, взглянула на нас испуганно, и по лицу её было видно, что она хотела бы сказать своей старшей сестре не «Да-да, но только на минутку!», а что-то совсем иное.

Задняя комната парикмахерской на улице Вооримехе была не такой светлой, как на Ратушной площади, но запах кофе был таким же.

— Ты что, не соображаешь? — сердито рявкнула тётя Лийлиа. — Сама видела, я заканчиваю причёску мадам Всевиов — не можешь, что ли, немножко подождать со своим разговором? Случилось что-нибудь? Боже, Феликса забрали?

— Одну минутку, мадам! — крикнула она в зал, и достала из кармана халата пачку сигарет, на которой был пароход, и спички. — Ох, господи!

— Не волнуйся, с Феликсом всё в порядке, — заверила тётя Анне, тяжело дыша. — Насколько мне известно. Но я сама теперь могу угодить в Сибирь… Я сцепилась с энкавэдэшником! Только что, в кафе «Пярл». Иди, взгляни, не пасёт ли снаружи такой кривоногий в зелёном пиджаке.

Озабоченное выражение исчезло с лица тёти Лийлии. Более того, она почему-то не могла сдержать смех, свой особенный смех, про который тата сказал, что это как бренчание горошин в консервной банке.

— Ну что ты ржешь! — рассердилась тётя Анне. — Если меня с чужим ребёнком уведут отсюда в наручниках, что ты тогда скажешь?

— Ой, Анхен, Анхен! — Тётя Лийлиа обняла сердитую сестру.

— Папа верно говорит, что польская кровь в тебе закипает всегда не там, где надо!

Она загасила сигарету в большой стеклянной пепельнице, вынула из кармана халата — до чего вместительный карман! — жёлто-красно-полосатую трубочку с круглыми плоскими конфетками, которые называют дропсами, и протянула мне.

— Вот, пососите эвкалиптовые дропсы и успокойте свои нервы! Я закончу укладку мадам Всевиов, и тогда поговорим подробнее, ладно?

Эвкалиптовый дропс был резкий на вкус, аж язык защипало. Тёте Анне этот вкус почему-то напомнил, что ей надо срочно в туалет.

— Точно как тогда, когда ты боялась эту Макееву? — вспомнила я, как тётя Анне всегда спешила в уборную, если появлялась бывшая невеста дяди Эйно.

— А ты теперь помалкивай! — рявкнула тётя.

Когда она вернулась, её плохое настроение улетучилось.

— Ох ты мой мышонок! — принялась она обнимать меня. — Мой бедный птенчик! Но надо сказать, ножки у тебя резвые!

Вечный партизан

Да, тата был совершенно прав, когда говорил, что с тётей Анне не соскучишься! Кросс по Старому городу был такой, что у меня не осталось и следа недовольства от напрасного ожидания в «Пярле», и даже тоска по дому стала не такой щемящей, как до этого. Конечно, жаль, что мы остались без мороженого, да и живот так подвело, что я бы, пожалуй, добровольно согласилась на жареную курятину с тушёной морковью — знаменитое блюдо тёти Анне, но ведь удирать от преследователя тоже чего-то стоило!

В Руйла, в школьном парке, старшие мальчики частенько играли в разведчиков, выслеживали друг друга. И в тех, кто был понарошке враг, они стреляли из самодельных деревянных ружей, крича «пиф-паф», и обменивались шапками и тужурками, чтобы их было не узнать, и, лазая по деревьям, издавали иной раз знаменитый клич Тарзана. Эти игры были только мальчишескими, и даже девочек постарше не принимали участвовать в них, не говоря о малявках вроде меня.

Самодельного деревянного ружья у тёти Анне не было, и воинственный клич Тарзана она не издавала, но основательным изменением своего вида она занялась: взяла взаймы у тёти Лийлии серый пыльник, который не сошелся у неё на груди, нашла в шкафу задней комнаты чью-то клетчатую шаль и закутала голову так, что только глаза выглядывали да нос торчал.