Бархатная Принцесса

— Нет, нет… — Принцесса закрывает рот ладонью, прячась от моих губ.

— Блядь… — Выдыхаю я, жадно запуская пальцы ей в волосы и до боли вдавливаю лицом в свое плечо. — Укуси меня, или я тебя прямо здесь отымею.

У меня едет крыша. Буквально. Хочется разорвать все ее шмотки, вытащит наружу и напомнить, что глаза у нее — просто гребаный космос, и гореть они должны ярче, чем Сириус. Даниэла влажно дышит мне в солнечное сплетение. Господи, какая же она маленькая, макушкой до подбородка едва-едва.

Она скребет ногтями по моим ребрам, счесывает до крови старые шрамы, но это именно то, что мне нужно. Какая-то порочная тяга получить от нее хоть что-нибудь, даже боль.

— Рубашка, — слышу ее дрожащий голос. — Зачем?

— «Нео-Експо», завтра, — хрипло отвечаю я.

Затяжной глоток воздуха — и ногти скребут еще сильнее: по бокам, животу, отчаянно цепляются в расстегнутую пуговицу на брюках. Я хочу ее так сильно, что она не может этого не чувствовать.

— Тоже там буду, — на выдохе — и зубы впиваются мне в кожу на правом «крыле».

— Пиздец, малышка… — гортанным стоном прямо ей в волосы.

Нас наверняка слышат, но мне плевать.

Я не долбанный извращенец, но эта боль от нее — лучше, чем весь бессмысленный секс, в котором пытался забыться. Если бы я только мог — покрыл бы ее поцелуями, как грешницу — святой водой. Мне, как мальчишке в первый раз с Королевой школы, хочется оставить на ее теле засосы. Нерациональное желание, извращенное и больное, и оно возникает только с ней.

Даниэла отодвигается, но сбежать не успевает — хватаю ее за подбородок, заставляю посмотреть на меня. Совсем другое дело: это просто запредельный дальний свет. И губы в кровь, от вида которых мои трусы трещат по швам.

— Увидимся там? — Сжимаю пальцы на ее скулах, вытягивая взглядом едва слышное «да».

И она сбегает. Наверняка, насквозь мокрая.

Я еще пару минут стою в примерочной, разглядывая алую отметку у себя на груди. Болит. Так, блядь, приятно болит, что хоть ковыряй ее каждый день, чтобы с каждым вздохом чувствовать — это была не галлюцинация, это была моя Принцесса. Жадная, живая, горячая. Такая безупречная и несовершенная одновременно. Противоречие, которое бьет в голову крепче молодого вина, сшибает с ног и подминает под себя.

Умом осознаю, что мне нужно выдохнуть, привести мысли в порядок и заставить голову работать в прежнем ритме, но ничего не выходит: каждый удар сердца толкает кровь к укусу, и порция боли жалит искрами по коже. И мне хочется смеяться, как ненормальному, потому что Даниэла осталась здесь, у меня возле сердца, хоть и въелась гораздо глубже. Глупо отрицать очевидное — она больше, чем наваждение или банальный спортивный интерес.

Я беру ту самую рубашку и серый костюм. И ухожу из магазина, так ни разу и не глянув на девушку, которая недвусмысленно стреляла глазами, потому что я уже посмотрел на солнце, и оно меня ослепило.

Но возле подъезда меня уже ждут. Просто, мать его, какое-то державу, потому что это снова привет от Никольского, на этот раз — он сам, собственной персоной. Стоит около машины и подзывает меня рукой, словно какого-то служку. Неподалеку топчутся упакованные в черные костюмы братки. Не могу сказать наверняка, но кажется тот, что слева, огреб от меня в нос. И еще пара товарищей — в машине.

Ставлю мотоцикл на свободное место, вешаю на руку шлем — в случае чего, я запросто проломлю им пару голов — и иду к Никольскому. Он заметно щурится, когда я становлюсь достаточно близко, обозначая нашу разницу в росте и сложении. Ну как, гандон штопаный, не нравится, что приходится смотреть на меня снизу-вверх? И что у меня бицуха больше, чем твоя шея?

— Где Оля? — спрашивает он без вступления.

Хороший вопрос, я бы и сам хотел знать. На связь не выходит и не берет трубку, когда я звоню, чтобы договориться о разводе.

— Ты же отец, — пожимаю плечами, стараясь не выпускать из виду амбалов. Стоят смирно, явно и с места не сдвинутся, пока хозяин не отдаст команду «фас».

— А ты — муж. — Такой же интонацией он мог назвать меня куском говна — эффект был бы примерно одинаков. — Оля не отвечает на мои звонки, дома ее тоже нет.

— Бухает, как обычно.

Ему не нравится, что о любимой доченьке отзываются так презрительно. Еще бы, ведь у крутых папашек не бывает паршивых овец. Даже если доча распоследняя шалава, она все равно должна быть как минимум трепетной фиалкой. Интересно было бы посмотреть на его физиономию, расскажи я, как мы познакомились: в ночном клубе, где она, пьяная в стельку и явно под «травкой», пыталась меня снять, тыча деньги в задний карман джинсов. Тогда она хотела только разовый трах, поэтому и назвалась не Олей, а Лялей.

— Вы разводитесь, — продолжает рубить Никольский.

На самом деле он что-то там говорит и говорит, но я даже не пытаюсь вникнуть в смысл его слов. Просто смотрю на старого козла и думаю о том, что же он может дать Даниэле? Но это плохая затея, потому что эти мысли возвращаются в меня рикошетом: он богатый и стабильный, а я только-только становлюсь на ноги. Хуево чувствовать себя мужчиной, который не может повезти свою женщину на долбаные тропические острова. Пока не может.

— Когда отыщешь дочурку — передай, что я хочу развестись, — говорю Никольскому, честно забив болт на все то, что он говорил до этого. — И в следующий раз, когда захочешь поучить меня жизни, приходи сам. С удовольствием начищу тебе морду.

Мы обмениваемся взглядами и тут Никольский, наконец, отрывает жопу от багажника и подходит ко мне почти вплотную. Поправляет галстук и злым шепотом предупреждает:

— Узнаю, что видишься с Даниэлой — убью обоих.

Я не боюсь — я зверею. Я хочу свернуть ему башку, сделать так, чтобы эта Важная задница засунула нос достаточно глубоко в собственный зад, чтобы почувствовать вонь гнездящейся там гнили. Хочу сказать, что уж точно не собираюсь спрашивать его благословения, но… молчу. Потому что он может сорваться на ней. И эта мысль сдавливает глотку непреодолимым желанием убить Никольского прямо здесь и прямо сейчас, расплющит об асфальт до толщины папиросной бумаги.

— Рад, что мы разобрались, — бросает Никольский, хоть на его угрозу я не проронил ни звука.

И только когда он уезжает я понимаю: он что-то знает.

[1] Юката — традиционная японская одежда. Нарядные юкаты часто носят во время фестивалей

Глава семнадцатая: Даниэла

Вкус Кая весь вечер и весь следующий день у меня во рту. Даже после обжигающе горячего кофе, даже после грейпфрута я чувствую его так отчетливо, словно второй день хожу в стельку пьяная этим сумасшедшим мальчишкой.