Барин-Шабарин 2
Шрифт:
Я достаточно отчётливо помню то время, когда рушился Советский Союз, и миллионы людей, живших ранее от зарплаты до зарплаты и даже считавших, что бизнес — это какое-то ругательное слово (при этом, правда покупая с рук фарцы одежду и обувь), оказались перед лицом, ни много ни мало, слома эпохи и вместе с ней сознания.
И вот тогда, когда обрушился этот мир, многие люди оказались на краю пропасти. И часто падали в эту пропасть Они просто не умели зарабатывать деньги (и вообще не знали, что такое деньги, если это не зарплата), строить бизнес. А многие боялись что-либо начинать, ведь мозги были запрограммированы на иной образ жизни — который казался абсолютно незыблемым.
Так и в этом времени. Люди живут устоявшимися укладами, как заведено предками, не считая при этом себя ретроградами.
Я, человек из будущего, вижу, что существует множество возможностей, которых многие наверняка, даже не понимают. Дворянство пребывает в своём мирке, многим, хоть и отнюдь не всем, хватает того, что приносит поместье, даже с самым примитивным хозяйством. Не готовы люди воспринимать что-либо новое, они даже против картошки бунтуют. Только лишь купечество и небольшая прослойка промышленников, часто как раз не местных, а немцев, занимается какими-либо производствами.
Ничего, поправим ситуацию. Я полон мыслей, идей. А еще, что часто является определяющим для успеха — я готов рисковать и менять!
Вице-губернатор Екатеринославской губернии Андрей Васильевич Кулагин не находил себе места. Всё будто бы валилось из рук, ничего не получалось. Ему хотелось бы сконцентрироваться на какой-либо проблеме, но это никак не выходило, мысли блуждали. И всему виной — одна девка.
Кулагин не знал, что такое любовь, не верил в это чувство, считая, что о любви могут только писать либо юные романтики, которые ничего не понимают в жизни, либо прожжённые циники, которые желают на фантазиях девиц заработать себе деньги и славу.
Так что, несмотря на то, что светлые пятнышки на почти что чёрной душе Кулагина затрепетали, и его сердце стало биться чаще, вице-губернатор никак не связывал собственные метаморфозы с тем, что просто любил Машу. Своеобразной, конечно, была любовь Кулагина. Может, это чувство, чтобы не осквернять светлое понятие о любви, и не стоило так называть. Но эмоции в мужчине нынче били через край.
Ещё некогда, даже не спрашивая Марию Александровну Садовую о согласии, Кулагин предложил её отцу очень даже выгодную, по мнению циничного вице-губернатора, сделку. Всего-то и нужно было архитектору Садовому передать свою дочь в пользование Кулагину. Всего-то, ведь в мировоззрении вышеозначенного вице-губернатора дочь — это товар, который нужно выгоднее продать. Пусть эта сделка купли-продажи и называлась… плохо, проституция это, не иначе, но могли же быть и договоры иного характера.
За то, что Александр Садовой «продаст» свою дочь, ему были обещаны заказы на строительство важнейших строений, причем как административного назначения, так и религиозного. Может быть, даже Садового привлекли бы и к строительству военных объектов, госпиталей… Это всё — просто колоссальные деньги, из которых можно почти что незаметно отщипнуть и жить — не тужить, ни в чем не нуждаясь. Да ведь и не только Екатеринослав строился, строительство ширилось и по всей губернии.
Так что Кулагин был уверен, что архитектор Александр Садовой обязательно согласится на такую сделку. Тем более, что его дочь не будет лишена перед обществом своей чести, все встречи станут тайными, частными. Мария стала бы лишь изредка навещать Кулагина, получать от него большие деньги, квартиру и всё, что будет необходимо. Это прилюдно вице-губернатор не мог много тратить, но ведь он был баснословно богатым человеком, чье теневое состояние составляло уже около миллиона рублей серебром.
Архитектор Садовой, по убеждению Кулагина, оказался глупцом, упрямцем и человеком, который не думает ни о себе, ни о дочери, которой всяко будет хорошо в постельных прислужницах у вице-губернатора. На некоторое время, когда последовали отказы со стороны Садового, Кулагин даже растерялся, не понимая, что не понравилось Садовым. Ну ладно бы отказывал какой богатей или дворянин, но разночинец… Садовой же не был дворянского сословия. И даже после того, как Кулагин посулил похлопотать в
получении личного дворянства, Садовой все равно не стал говорить о «продажи» своей дочери. И эта ситуация только распаляла желание Кулагина обладать девушкой.В итоге Садовой посмел не просто отказать Кулагину, он его прилюдно оскорбил. И пусть свидетелями подобного позора были лишь самые близкие друзья-прихлебатели вице-губернатора, всё равно, нельзя позволять, чтобы кто угодно мог поставить под сомнение лидерство Кулагина. А то еще и гляди, подумают, что слабым стал вице-губернатор, начнут за его спиной козни строить.
Мало того, Садовой, уже бывший назначенным, так сказать, авансом перед будущей «сделке по Машеньке», городским архитектором, отказался участвовать в весьма прибыльных для Кулагина делах. Этот самый разночинец не стал подписывать ведомости о постройке и приеме зданий и сооружений, манкировал обязанностью даже рассматривать документы, которые бы свидетельствовали, что в городе построены несколько зданий, которых на самом деле и не было.
Ну, как — не было… Это два ветхих дома, которые то и дело грозило затопить от разлива Днепра. После можно же было просто все списать на стихийное бедствие и вытребовать дополнительное финансирование, но уже на сооружение дамб. И эти деньги пришли бы обязательно. Ну не самолично же Кулагин решается на подобные авантюры. За ним стоят более серьезные личности, из самой столицы.
Это было чересчур. Кулагин почуял опасность — ведь Садовой, прекрасно понявший, что именно от него требуют, начнёт трепаться налево и направо о всех тёмных делишках Кулагина и его команды. И этого архитектора было не угомонить. Присланные «учителя с дубинами» немного лишь поломали архитектора, но тот не сдавался и стоял на своем, пытался, наивный, обращаться к еще прошлому губернатору. А после второй попытки «вразумить» его бешеный Садовой, купивший аж три пистолета, открыл пальбу у самого Губернского Дома в Екатеринославе.
Вице-губернатор знал, что всегда остаётся самый действенный метод, согласно которому проблемы уходят с уходом самого человека. Однако Кулагин никогда не желал бы заливать кровью место, где он живёт. Не напрямую, по крайней мере.
Удалось подстроить драку, в которой Садовой лишь немного помял одного приезжего бедолагу, готового за пять рублей спровоцировать и без того раздраженного архитектора. Ну а то, что этот бедолага якобы умер после драки — заслуга уже людей Кулагина. Это не кровь, это побочный эффект больших дел, свойства масштаба личности. Чтобы всё хитро, подставляя своего врага. Судебное дело завертелось, и архитектора Садового, не без содействия Кулагина, отправили по этапу. Что там случилось, вице-губернатор не знал, но однажды пришли сведения, что Садовой умер. Странная история, на самом деле… Ну да умер, так умер!
Ну а дальше, растерявшуюся девушку, оставшуюся без средств к существованию, было лишь делом техники сделать своей. Но и тут поначалу Кулагин встретился с некоторым сопротивлением. Пришлось девчонку подпаивать, подкладывать её под некоторых мужчин, ну а после такого многоточия Мария превратилась в Марту. Кулагин же не забывал обещать, что вытащит отца девушки, которая осталась одна с пятилетним, а тогда годовалым, братцем.
Кулагин не просто действовал по плану, он мстил. Помнил её отказы и не стал делать Марту только лишь своей. А еще… Его сильно заводило и злило осознание того, что этой кажущейся непорочной девой обладают иные мужчины. Таких эмоций за всю свою жизнь Кулагин не испытывал.
А теперь вице-губернатор крайне живо переживал, что эту игрушку у него забрали, ведь только с ней он ощущал всю прелесть плоских утех, которую более ни с какой проституткой не мог ощутить. Да и не жаловал Кулагин дамочек лёгкого поведения. Мало того, что Мария была прелесть как хороша, так ещё она умудрялась сохранять, даже и став падшей Мартой, некий флёр наивности и девственности. Прекрасная порочная девственница, разве может быть что-то, что будет сильнее возбуждать мужчину?
В дверь постучали, и Кулагин вырвался из плена размышлений и фантазий. Он сразу же накинул на себя строгий вид, решительного и ни о чем не сожалеющего, пусть даже о потере столь для него, как оказывается, важной девицы.