Барин-Шабарин 2

— Скажите, господин Шабарин, а коли уж случилось бы так, что того господина, что отправил на Суд Божий самых отъявленных злодеев, попросить сделать то же самое и с другими… — острый взгляд полицмейстера будто физически кололся. — Так что? Этот, безусловно мною уважаемый, господин не откажет в такой услуге?

Это он что, хочет меня в киллеры отрядить?

— Увы, но я не могу говорить за того господина, которого не знаю, как не могу судить о том поступке, на который вы так усердно намекаете. Между тем, не поведаете ли мне суть произошедшего, ежели довелось об этом нам вести разговор? Естественно, разговор предположительный, чистейше умозрительный? — сказал я, стараясь соответствовать взятой манере общения.

Однако можно сколько угодно заниматься словесной эквилибристикой, которую я не очень жалую. А прямого разговора так может и не случиться. Это было бы досадно — но не мне первому выкладывать карты.

А ещё мне не совсем понятен интерес полицмейстера. Чего он хочет добиться чужими руками? Я не исключаю того, что человек, сидящий напротив — не кто иной, как волк в овечьей шкуре. Я убрал его прямого конкурента, Портового, он же, Марницкий, хочет, чтобы я очистил Ростов от криминалитета полностью. Для чего? Чтобы самому стать во главе криминального сообщества?

Хотелось бы ошибаться. Я с превеликим удовольствием узнал бы, что полицмейстер Марницкий, напротив, ратует за то, чтобы в его городе не было криминала. Что он, придя ко мне, вычислив, кто может стоять за теми ликвидациями бандитского элемента, лишь просит о помощи. Как служащий просит, который мучается совестью, для которого честь — не пустой звук.

— Господин Шабарин, Ростов — не такой большой городок, чтобы не узнать, что именно вы находились в городе, когда все произошло. Поймите правильно, но говорить напрямую я не могу, пока не понял, что вы за человек. Посему лишь скажу, что этого выродка, Портового, через которого шла даже частью контрабанда на Кавказ, я хотел собственными руками… Не давали, — сказал Марницкий и замолчал, видимо, ожидая моей реакции.

Слишком он эмоциональный человек. Вот только что говорил о том, что не собирается пока со мной говорить напрямую и откровенно, как тут же выложил, по сути, все, или почти все.

— Не хотите ли вы сказать, господин полицмейстер, что некий бандит занимался контрабандой оружия и оно уходило на кавказскую войну? — я состроил удивлённую мину, стараясь показать, что я крайне возмущён.

— Почем мне знать? Может, и самому Шамилю. Сколь долго уже идет война на Кавказе? Сами горцы пороху не делают. Но куда шло это оружие, выяснить не удалось. Да и не в моих силах это сделать. Контрабандой оружие приходит, а мне же бьют по рукам, чтобы я закрывал на это глаза, — Марницкий встал, сжал кулаки, заиграл желваками. — Так куда ещё пойдёт оружие? Разве же не одолели бы всех непримиримых на Кавказе быстрее, если бы у них не было ружей! Кто их снабжает?

Я смотрел на этого офицера, во всяком случае — человека с истинно офицерской честью и достоинством, и начинал ему верить. Безусловно, можно быть великим актёром, сыграть ту эмоцию, которую я сейчас наблюдал, но хотелось, очень хотелось, верить в то, что передо мной честный человек. Пусть не с кристально чистой репутацией, но не потерянный для общества.

После моего перемещения сюда, в эту эпоху, которая часто в моём воображении героизировалась, как время сплошь честных людей, верных служителей Отечества, я то и дело встречал подонков. Разве Кулагин не подонок, или Молчанов, Жебокрицкий?

Весьма сомнительной личностью мне представляется теперь и губернатор Екатеринославской губернии, господин Фабр, который не находит в себе силы для борьбы с гидрой, что поглотила всю губернию. Впрочем, я почти уверен, что и в других регионах Великой страны хватает лжи, предательства своего же слова, попрания чести. И вот передо мной чиновник, который пытается мне донести, что хочет хоть что-то менять в этой жизни. А я… всё равно не верю.

Человек, наделенный властью, полномочиями, способный решать многие вопросы с преступностью, — он не мог не знать, что творится вокруг…

— Так почему же вы, именно вы, ничего не делаете? Если я правильно понял, то вы многое знали о том человеке, которого называют Портовым. Почему он долгое время жил! — я почувствовал, что меня тоже захлёстывают эмоции. — Я не вижу в вас белоперчаточника, боящегося замараться. Но только кто-то пришел и сделал вашу же работу, избавил мир от подонков. А вы и рады.

Марницкий поник. Из него будто бы вынули стержень. Полицмейстер сел обратно на стул, позволил себе даже сгорбиться, опустил глаза в пол.

— Вы слышали про то, как говорят в народе? Один в поле не воин! Если вы ждёте, что я в одиночку встану на борьбу с бандитами, то поищите-ка того дворянина, который это сделает. А ещё поищите дворянина, который безгрешен, и за всю свою жизнь ни разу не подорвал чести дворянской, — опустошённым голосом говорил полицмейстер.

Я молчал. Даже если и хотелось каким-то образом помочь этому человеку, то я не знал, как. Он — романтик, почти такой же как и я, наверное. Марницкий решил, что нашел способ разобраться с преступностью. Думал, что я стану «бэтменом», ну а полицмейстер останется тем, кем и был — полицейским, который мог бы пользоваться плодами работы «супергероя».

Федор Васильевич пришёл с тем мнением, что я помогу ему вырезать всю преступность в Ростове. Но он же не настолько глупый человек, чтобы не понимать, что преступность невозможно победить. Её нужно лишь держать в таких рамках, чтобы государству не было особого ущерба от подобных Ивану Портовому деятелей. И, да, я всё ещё идеалист, и искренне сочувствую Марницкому, если все его слова, все те эмоции, что мне сейчас продемонстрировал гость — правда. Я всецело на стороне честного человека. Вырезать всю эту гидру и сам хочу, лишить её всех голов. Но поможет ли это?

— Есть ещё одна мудрость, которая гласит: «Рыба гниёт с головы», — отвечал я. — Но на место Портового придут другие, свято место пусто не бывает, прости Господи за богохульство, да еще в праздник. Но если замешаны большие деньги, то по рукам дадут — или пулю в лоб пустят — любому, кто попробует эти деньги забрать.

На несколько секунд воцарилась тишина, так весомо прозвучали мои слова.

— И что же? Ничего не делать? — вновь воспрял с негодованием полицмейстер.

— Отчего же? — на контрасте с выкриками Марницкого, я говорил очень тихо. — Вы же знаете, кто выгодополучатель от всей контрабанды? Если контрабандисты не платят вам, значит, они платят кому-то другому, господин полицмейстер. Иными словами… Градоначальник не может не быть осведомлён о том, что происходит вокруг.

— Вы намекаете на то, что нужно лишить жизни градоначальника? Ну разве я могу так даже думать! Вот вы, или тот господин, на которого мы ссылаемся — пришёл и вырезал всех! Пусть на время, может быть, и ненадолго, но контрабанда резко уменьшится. Таких как Портовый в Ростове мало, да и будут они сейчас глотки друг другу рвать за тёплое место, — сказал Морницкий. — Вот когда время накрыть всех бандитов в городе. Но у меня нет сил, а военных привлекать не могу!

— Я определённо не понимаю, что именно вы хотите от меня, — сказал я, ожидая новых откровений. — Ну и у меня нет солдат.