Барин-Шабарин 3

— Если вы на следующий вопрос ответите прямо и честно, то мы продолжим наш разговор, нет… Угрозы губернского жандарма подполковника Лопухина возможно претворить в жизнь, — сказал Дюбельт и резко повернулся в мою сторону, будто бы нависая, после практически выкрикнул: — За чьей спиной вы прячетесь? Это Чернышов, Воронцов или кто-то иной? И, когда вы мне передадите все компрометирующие бумаги? Только так вы спасетесь и отправитесь в свое имение и дальше играть в карты и проигрывать свою жизнь.

— Если у меня и есть покровитель, то я не выдам его ни словом, ни делом! Свидетельствовать против Якова Андреевича Фабра не буду, бумаг никаких нет, а, если бы и были, то я бы вам их не передал! — решительно ответил я. — Не требуйте от меня поступиться честью. Неужели не понятно, что если я буду свидетельствовать против губернатора, если, вдруг, найдутся бумаги, которые бросят тень на знатных господ, фамилии коих вы перечислили, то жить далее не смогу, ибо окажусь бесчестным.

Я несколько лукавил, конечно. На самом деле я готов, не напрямую, конечно, но косвенно, лишь посредством передачи бумаг, свидетельствовать против кого-то, если только это будет выгодно. Но в тех бумагах, что были у меня, я не встречал ни фамилии Чернышова, ни Воронцова. Может быть, не совсем понимая реалии, я что-то упустил, не исключено, но никаких бумаг вот так, под нажимом, когда это будет не мое решение, я отдавать не буду.

Леонтий Васильевич посмотрел на меня с нескрываемым интересом, словно на диво дивное или чудо чудное. Не привык он к тому, чтобы отказывали. А еще, он явно злится, что неправильно оценил обстановку и не смог меня просчитать. Что бы Дюбельту не говорил Лопухин, какую бы не давал мне характеристику подполковник, все равно моя внешность и поведение столь контрастные, что рвутся шаблоны. Я такой вот щегольской, с закрученными усами, прилизанными волосами, молодой. По идее должен был испугаться, или вести себя иначе, даже если и не проявлять трусость, глупо и дерзко. Но я другой, словно в одном статусе с собеседником, без пиетета, чинопочитания, которые воспитываются в этом времени с пеленок.

— Вы сами для себя стали могильщиком. Более возможности встать на правильную сторону во всех этих грязных делах Екатеринославской губернии я вам не дам. Пусть нынче же подполковник Лопухин начинает расследование о ваших злоупотреблениях, — Дюбельт грозно посмотрел на меня.

Я молчал, стойко принимая угрозы, которые, если звучат от человека с таким статусом, то не могут являться пустым звуком. Но я понимал, что так же стал бы рыть себе могилу, пусть и образно, не в прямом смысле, если бы начал сдавать всех, кто, по сути, и невиновен. Нужно уметь быть благодарным. Я благодарен губернатору Фабру. Нужно уметь оставаться честным перед собой и другими, иначе есть риск стать шакалом, следующим за тигром, но никогда не быть львом.

— Я вас более не задерживаю, — сказал Леонтий Алексеевич Дюбельт, делая вид, что чем-то сильно занят, раскладывая на столе принадлежности для письма.

— Честь имею! — сказал я, вышел из кабинета, посмотрел на представленных ко мне конвоиров и пошёл прочь, увлекая за собой двоих жандармов-надсмотрщиков.

Продолжение читайте прямо сейчас: