Барин-Шабарин 4

— Мы уже почти приехали. Еще поймет кто-нибудь, что я не такой уж и раненый, — сказал я, с силой отстраняя женщину от себя.

И самому хотелось, но дело превыше всего. Ведь ничего еще не закончилось. Я только выгадал время, предоставляя сторонам возможность либо договориться, либо я пойму, что мне по пути, например, с Воронцовым, и кое-что передам им из моего архива.

— Эй, кто есть? Помогите, господин Шабарин ранен. Доктора Бранда зовите! — проявляла бурную активность Эльза, как только мы добрались до ее доходного дома.

— Он жив? — лежа в карете, вновь на полу, я услышал знакомый голос.

«Мля… Хвостовский… Что ты тут делаешь?» — думал я, понимая, что журналист смог вырваться из цепких лап Марницкого и прискакать, обгоняя карету, к доходному дому вдовы Шварберг.

— Жив, — растеряно говорила Эльза. — Но вы можете обождать в столовой результата осмотра доктора.

— Я помогу его донести! — Хвастовский был полон решимости.

— Не надо! — строго сказала Эльза, заслоняя собой двери кареты.

— Фрау Эльза, я вас не понимаю! Я могу помочь… Отчего вы решили, что только вам принадлежит обязанность заботы о Алексее Петровиче? Смею заметить, он мой друг! — сказал Хватовский, а я, понимая, что Эльза не может противостоять журнатисту и поэту, решил раскрыться.

— Вот… Петро, хорошо, что ты тут, помоги нам отнести господина! — сказала Эльза моему десятнику.

— И я помогу! — настаивал Хвастовкий.

Хотелось им сказать, что я могу и без ран и бывший здоровым успеть состариться и помереть тут, в карете, пока они спорят. Но уже скоро меня несли в дом. Я же чуть постанывал, изображая из себя сильно раненного человека. Пусть и глаза мои были закрыты, я чувствовал, что Хвостовский, державший меня за ноги, рассматривает одежду, выискивая рану.

Придется ему открываться, иначе начнет трепаться о своих подозрениях и что визуально красная жидкость только на одежде. Ведь шелковые завязки с томатным соусом были между рубахой и пиджаком.

— Выйдете все! — потребовал доктор, когда меня принесли в одну из квартир на втором этаже.

— Останьтесь Эльза и вы, господин Хвастовский, — сказал я, усаживаясь на кровать.

Эльза смотрела на журналиста, ожидая его реакции, а журналист смотрел… В никуда. Он был шокирован тем, что произошло, что я, как ни в чем ни бывало, встал, начал раздеваться, чтобы сменить хотя бы рубаху, которая неприятно прилипала к телу.

— Да как же так? — оттаял, наконец, Хвастовский.

— А вот так, мой друг… Что? Непонятно было, какое судилище устроили мне? Знаете, что уже был подписано решение суда, где я признаюсь виноватым в убийстве Кулагина. Уже сегодня меня могли или убить, или завтра отравить на каторгу. Для того повременили с отправкой иных преступников, того же Зарипова. Меня ждали. Так что я спасаю свою жизнь, — выдал я тираду.

— Но это… Это же достойно пера писателя. То, что вы сделали… Да я восхищен. Вы не перестаете меня удивлять, Алексей Петрович. Уж простите, но погоните от себя, не уйду, ибо с вами весело, — сказал Хвостовский. — И можете не говорить, и так понятно, что я должен молчать. И я никому не скажу, клянусь честью и своей жизнью, но и вы дайте мне слово, что придет тот час и мы раскроем ваш замысел…

— Вы осознаете, что мои действия могут быть приравнены к преступлению, если они станут известны? — спросил я.

— Безусловно… И я иду на это осознано, — поэт скривился, будто обиженный ребенок. — И не смейте во мне сомневаться, Алексей Петрович!

Далее, Эльзу и журналиста пришлось отправить на улицу. Пришли люди и даже жандармы, которые сильно желали узнать о моем самочувствии. Вот их и сдерживали мои друзья. Впрочем, я готов был принять делегацию. Меня быстро обмотали в бинты, нашлись и две пули, которые, якобы сразу же извлек из моего тела доктор, свиная кровь была нам в помощь.

Единственно, как меня могли бы разоблачить, это если бы учинили обыск. Прежняя одежда, бывшая в соусе, все еще находилась в комнате, но под кроватью.

— Не заходить! Мой больной необходим покой! — выкрикнул доктор Карл Бранд.

— Мне нужно осведомиться, как самочувствие господина Шабарина, — настаивал жандармский подполковник Лопухин.

Быстро они среагировали. Наверняка где-то рядом были и ждали, когда закончится судилище, чтобы погладить по шерстке своего щеночка Климова, который берет на себя самую грязную и бесчестную работу. Иначе так быстро прибыть в доходный дом Эльзы Шварцберг, он не мог.

Лопухин вошел в комнату, обошел кровать, на которой я лежал, наклонился.

— Судар! Я попросить вас. Раненый должен спать и в пребыть в покое, — сказал доктор.

— Да, да… Безусловно. Он должен быть оставлен в покое, — сказал жандарм и уже скоро я услышал, как дверь в комнату открылась и сразу закрылась.

Как-то обнадеживающе прозвучало «должен быть оставлен в покое». Но я не собирался питать пустых надежд.

Доктора Карла Бранда посоветовала мне Эльза. Эта авантюристка и вовсе, когда зародилась в моей голове идея операции, так увлеклась, что мне практически ничего не нужно было делать. Хотя, договориться с Марницким — это была моя задача, также я нашёл исполнителя роли второго плана, моего спектакля, убийцы.

Это был Тарас. И я не мог не прибрать к себе этого человека. Пусть со мной, когда Тарас выступал моим врагом, ему ни разу не повезло, я переигрывал, но организаторские способности этого человека, как бойца меня впечатлили. Так же Тарас был человеком, готовым на различного рода авантюры. При этом, Тарас не смог окончательно убить в себе моральные человеческие качества. Ну и ещё: если подобные люди не служат у тебя, то они весьма вероятно скоро начнут служить твоим врагам. Подобные Тарасу исполнители — штучный товар, всегда требующий своего покупателя.

— Господин Бранд, достаточно ли вам заплатили, чтобы вы унесли с собой в могилу то, что сейчас происходит? — спросил я, когда доктор собирался меня покинуть.

— Я быть другом супруга Эльзы, я крестить их умерший дочь. В этом деле мне важное — отдать долг чести фрау Эльза. Я не спасти их дочь, я помогать всегда в ином, — сказал доктор и вышел из комнаты.

А я ничего не знал о том, что у Эльзы был ребёнок и умер. Наверняка, она не хочет об этом рассказывать, чтобы не травить себе лишний раз душу. Кроме того, если имеет место быть обвинение Карла Бранда, то каких же усилий, через что пришлось переступить этой женщине, чтобы обратиться к нему за помощью?

Вот же, черт побери! Эта разница в возрасте, пускай она и внешняя, а для меня так и вовсе не существующая. Эти правила и условности общества, когда женитьба на женщине не своего положения практически делает тебя изгоем. Эта репутация Эльзы, которую считают женщиной легкомысленной, которая крутит роман чуть ли не с каждым мужчиной-постояльцем в её доходном доме.

Не было бы всего этого, а также, если бы я не нуждался в поддержке других дворян, и не смотрел бы на свой брак, как на деловую сделку… То мог бы жить и не тужить рядом с такой боевой подругой, которой могла бы стать Эльза Шварцберг.