Барин-Шабарин 5

Вопрос был риторическим. В Петербурге обсуждали тот факт, что англичане крайне скудно торгуют в этом году с Российской империей, при этом, своих товаров не везут, но скупают максимальное количество зерна. Если искать причины, то они, конечно же, найдутся, сами англичане накидают таких причин под сотню, но истинную ситуацию знал только я.

— Мало кораблей пришло из Англии. В этом вы правы. Продолжайте!

— Войне быть! Князь Меньшиков потерпит поражение на дипломатическом поприще и вопрос с Палестиной не решиться. Османская империя отступать не намерена. Османы пойдут на обострение лишь потому, что их поддерживает Англия и Франция. В таком случае товары английского производства, как и французского, или других европейских стран, поднимутся в цене в разы! — сказал я под молчание светлейшего князя.

— Ещё месяц назад я бы счел вас полным глупцом. Но нынче и сам вижу, что войне быть. И как же мне горько это осознавать, так как люблю Англию, лишь только меньше чем Россию, — сказал Воронцов и потупил взор.

Мы посидели в тишине, я не мог продолжать разговор после такого признания. Ждал.

— И вы пообещали передать армии шесть с половиной тысяч новых бельгийских штуцеров? — спросил Воронцов.

Вопрос прозвучал таким тоном, будто бы меня обвинили в сущий глупости.

— Ваша светлость, разве бы вы не поступили на моём месте также? — спросил я светлейшего князя, улыбнувшись, припоминая кое-какие эпизоды из биографии князя.

— Алексей Петрович, вы еще сомневаетесь? Неужели вы не наслышаны о моих поступках, кои говорят, что я поступал туда как расточительные, во имя чести и достоинства нашего Отечества, — сказала Воронцов.

Он усмехнулся, какой-то ностальгической усмешкой. Верное, что вспоминает, как заплатил все долги, и карточные, и ресторанные, что наделала русская армия в Париже в 1814 году. Наверное, уже не будет людей, что готовы таким образом спасать честь и достоинство русского офицера, наделавшего долги в побежденном городе. Даже мне не понять Михаила Семёновича. Как это? Победители не только не разоряли Париж и другие французские города, но ещё даже платили за себя в ресторанах и оплачивали карточные долги. Как было не спросить за сожженную Москву?

— Могу ли я, ваша светлость, спросить откуда у вас такой интерес к моей передаче штуцеров армии? — спросил я.

— Мне нужно две тысячи штуцеров, — сказал Воронцов. — И я могу заплатить за них хорошую цену, а не брать без уплаты… Вы понимаете, что даже с армии нужно было спрашивать оплату? Ну да слово свое вы уже сказали. Скажите слово и мне: вы продадите мне штуцеры?

— А разве через тех же людей, которых вы мне советовали, подобную сделку уже не провести? — поинтересовался я.

Интерес был не праздный. Я думал о том, чтобы помочь государству купить в Бельгии еще штуцеры, если темные, коррупционные схемы будут работать, а официально бельгийцы начнут отказывать России.

— Увы, сейчас каждый произведённый в Европе штуцер на особом учёте. Бельгийцы теперь работают только с англичанами и французами. Франция сильно негодовала, когда узнала, что тридцать семь с половиной тысяч штуцеров были проданы в Россию, — отвечал Воронцов.

— Самой Бельгии не было бы, если бы Россия двадцать лет назад не пришла ей на помощь… Почему у нас такие неблагодарные союзники? В будущей войне австрийцы даже могут выступить против нас… — сокрушался я.

— Ну вы уже лишку дали… Австрийцы против нас?

Нам пришлось ненадолго прервать свой разговор, так как в кабинет вошёл лакей и предложил нам что-нибудь выпить, или перекусить. Предполагался либо чай либо кофе. Со своим болезненным состоянием, Воронцову даже кофе нельзя пить, не то что алкоголь, я же просто не употреблял, если только чуть пригубить вина. А вот от хорошего кофе я не отказался. И кофе был действительно хорош.

— Признавайтесь, господин Шабарин, сколько в ваших магазинах храниться штуцеров, как бельгийских, так и английских с французскими и прусскими. Но более всего меня интересуют Луганские, — с усмешкой спрашивал Воронцов. — Вы же скупали все оружие, до которого только могли дотянуться. Признаюсь, что это должен был делать и я. Но теперь, делитесь, и возвращайте часть потраченных средств.

— Тысячу пятьсот штуцеров могу вам продать. Это всё, что я могу, ваша светлость. И не намерен обогащаться на этой сделке, а продам по той цене, по которой сам покупал. Вот только…– сказал я и сделал паузу, ожидая ответа.

— Вам не почину интриговать светлейшего князя, — в шутливой манере сказал князь Воронцов. — Я уже вас знаю. Что хотите взамен?

— Я хотел бы вас все покорнейшие просить, чтобы мой усиленный полк был в составе той дивизии, которую вы оснащаете и готовите к войне, — сказал я, вызывая удивление на лице светлейшего князя.

— Удивительный вы всё-таки человек, Алексей Петрович. Я ещё государю не докладывал о том что готовлю полностью оснащённою новейшими образцами вооружения дивизию, а вы о ней уже знаете.

— Поверьте, ваша светлость, об этом в вашем достойнейшем поступке знают уже многие. Вы, видимо, забыли, что мы с вами пайщики. А часть вооружения вы заказывали на знакомых мне заводах. Две сотни револьверов, которые отгрузили вам из их мастерских… — усмехнулся я. — Вы делали покупки и не сложно догадаться, зачем. Особенно, когда вы оценили мой поступок с оснащением полка.

— Да, признаться, чувствую себя всё хуже и хуже. Вот, может быть и напоследок, хотел сделать доброе дело для своего Отечества. Подсмотрел сие у вас. Думаю, если статский советник Шабарин Отечеству помогает целым полком, то от чего же мне, светлейшему князю не подарить армии дивизию. С офицерами повозиться пришлось, много молодых взял, ну да это в прошлом, — сказал Воронцов, отпивая чай из фарфоровой белой чашки с императорским вензелем.

Если начало разговора показалось мне натянутым, то сейчас я чувствовал, будто бы разговариваю со старым приятелем. Конечно же, мне не стоит забывать о субординации, но бояться гнева Воронцова точно не приходится. Вроде бы Воронцов в иной реальности пережил Крымскую войну и даже на полгода государя Николая Павловича. Так что пусть сильно не прибедняется, старичок.

— Позвольте я вам дам совет, Алексей Петрович, — нахмурив брови, сказал Воронцов.

Я уже приготовился слышать что-то серьёзное, отповедь за мои не правильные действия, критику. Однако услышал и вовсе неожиданное.

— Не пойте больше хорошие песни. Песни великолепны, в отличие от вашего грубого голоса, — сказал Воронцов и стал смеяться.

— Ха-ха-ха! — я не сдержался и рассмеялся.

— Ну всё, идите, веселитесь, являйте высшему свету себя в полной мере. Пригодится. А завтра жду у себя поутру, не позднее десяти часов. Обсудим все сделки, которые вы намереваетесь сделать в связи с будущей войной, — сказал Воронцов, и будто потерял ко мне интерес.

Я заметил, как он, когда мы смеялись начал немного кривится от боли. Потому и просит уйти, чтобы я не видел его слабым. Вряд ли я могу что-нибудь сделать для светлейшего князя, хотя хотелось бы, чтобы он прожил ещё хотя бы десяток лет. Вот как жить с тем, что я знаю, что человек умрет меньше чем через четыре года? Живу как-то.

Как и заведовал мне старший товарищ, я пошёл веселиться. Когда ещё представится возможность побывать в самом элитарном салоне в Петербурге! Гульну перед войной! Где там-то дамочка, что руки мне на колени клала? Может быть пора посетить темный сад, что раскинулся у дома? Там много укромных местечек.