Барин-Шабарин 8

Тогда Александр Михайлович тоже выхватил шашку, но я ему крикнул:

— Оставьте Вихря мне, подпоручик.

Я угадал. Калека, у которого вместо правой был протез, коротко глянул на меня и жестокая усмешка скользнула по его обветренным губам. Он опустил саблю, окинул взглядом небо, в котором сияло сквозь дым восходящее солнце.

Прощался с этим светом, что ли?

Самое время. Ведь игра проиграна. Перед ним его последний враг, генерал-лейтенант Шабарин, в мундире покрытом пылью и кровью, который только что отдавал приказы, и голос его, хриплый от усталости, все же звучал четко и властно.

— Ну давай, Вихрь, — сказал я. — Дерись, кровопийца! Или устал?.. Ну так я могу и подождать. Дать тебе роздыху… Зазорно убивать ослабевшего врага. Ведь ты враг, Вольский! Думаешь — мстишь за убитого отца и братьев, за изнасилованную сестру… А ведь отец твой и братья тоже многих убили, сожгли живьем, изнасиловали… А сестра… Выкалывала пленным глаза, чтобы они не пялились на ее несравненную красоту… Думаешь, такое прощается?

— До следующего раза, Шабарин, — процедил Вихрь, и его губы растянулись в улыбке, больше похожей на оскал.

Я и глазом не успел моргнуть, как он отшвырнул саблю и перемахнул через парапет. Солдаты и казаки кинулись стрелять, но воды холодной апрельской Вислы уже сомкнулись у него над головой.

— Отставить стрельбу! — приказал я.

Громов подошел ко мне. Спросил:

— Полагаете, ваше высокоблагородие, что он утонул?

— Такие не тонут, — хмыкнул я. — Я ознакомился с его делом, взятом в жандармерии… Народный мститель говорите… Да нет… Ни поляки, ни сама Польша его не интересуют. И даже месть за гибель родных для него всего лишь красивая поза… Вихрь рискуют жизнью, потому что любуется собой… Он как мифический Нарцисс, только — кровавый… Вот потому и не хочет умирать… Предпочитает оставаться живой легендой…

Громовое «Ура!», начавшееся где-то на главном почтовом тракте, катилось по улицам Варшавы, под свист флейт и рокот барабанов.

— Что это, господин генерал-лейтенант? — удивился Громов.

Я улыбнулся.

— Это идет подкрепление — Виленский и Тульский пехотные полки.

От автора:

? Самый редкий жанр на АвторТудей — ОБРАТНЫЙ ПОПАДАНЕЦ!

? Читайте громкую новинку о нестандартном попаданце. Вышел третий том.

Матерый опер погиб в 1997-м, выполняя долг. Очнулся — в теле молодого лейтенанта в нашем времени. Мир изменился. Преступники — нет.

Старая школа возвращается.

? Первый том со скидкой: https://author.today/work/450849

Глава 8

Небо над столицей было свинцовым, тяжелым, будто придавленным дымом недавних пожаров. Но даже сквозь эту серую пелену пробивалось весеннее солнце, отражаясь всусальном золоте шпилей и куполов. Город дышал — глубоко, с хрипотцой, как раненый зверь, что уже чувствует — рана затянется.

Я стоял на палубе «Святого Николая», глядя на приближающуюся пристань. Позади остался путь от берегов покоренной Польши к Финскому заливу, полуразрушенные вражеской бомбардировкой форты и израненные, но не побежденные корабли Балтийской эскадры на Кронштадтском рейде, прогнавшие врага.

Над ними реяли Андреевские флаги, выцветшие от порохового дыма, но гордые. Меня удивляло, что их так мало. И еще, я не увидел ни одного корабля из эскадры адмирала флота Нахимова, Павла Степановича. Может их отвели к финским берегам, к гавани Гельсингфорса?

— Ваше высокопревосходительство, — тихо сказал капитан Верещагин, — уже не вас ли так встречают?

Я покачал головой — вряд ли. Да, на набережной выстроились гвардейцы в парадных мундирах, а за ними толпился народ. Вот только я не настолько самонадеян, чтобы думать, что это как-то связано с моим прибытием. Я же не царь и даже не великий князь.

Да и торжественность встречи, как-то мало вязалась с черными траурными лентами на знаменах. Хотя, в лентах как раз нет ничего странного? Польский мятеж подавлен, англичане и французы отброшены от питерских берегов, но цена… Да, цена оказалась высокой.

По моему приказу, тела убитых, зверски замученных, повешенных и наскоро прикопанных мятежниками, свезли со всех городов и поселков Царства Польского. И перед погребением они были выставлены в открытых гробах на самых просторных площадях Варшавы.

Особым указом коменданта польской столицы генерала-лейтенанта Рамзая, всем ее жителям было вменено полюбоваться на дело рук своих, так называемых освободителей. Если удавалось опознать останки, то рядом с гробом выставлялась табличка с именем усопшего.

Да, зрелище было страшное, не говоря уже — о запахе, но мне хотелось, чтобы поляки видели какова подлинная цена их, так называемой независимости. Да и репортеры местных и иностранных газет получили возможность убедиться в истинных итогах мятежа.

Европейская «свободная» пресса, скорее всего, промолчит, но сообщения о «выставке мертвых», как это уже окрестила народная молва, все равно облетят мир. Для этого я загрузил оптический телеграф, связывающий Варшаву с Санкт-Петербургом, по полной.

Сходни с глухим стуком ударились о настил причала. Я сошел на берег первым. Сапоги втоптали в грязь обгоревший газетный лист — следствие недавних пожаров. Ветер над Невой все еще разносил запахи гари, но пахло и смолой и свежераспиленными досками.

— Генерал-лейтенант Шабарин! — окликнул менязвонкий голос.

На причал выехал мальчишка-вестовой, едва державшийся от усталости в седле. Лицо его пылало румянцем.

— Ваше высокопревосходительство, государь император ожидает вас в Зимнем!

Я усмехнулся. Александр Николаевич, конечно, не терпитпромедлений.

— Передайте его императорскому величеству, что явлюсь, как только приведу себя в должный вид.

Вестовой кивнул и рванул поводья, но я придержал его за стремя.

— Пленных много? — спросил тихо.

Глаза мальчишки блеснули.

— Хватает… В Петропавловской они… Ждут решения участи.

Я отпустил его. Пленные. Французы, англичане, а теперь еще и поляки в трюме «Святого Николая»… Сколько их уже теперь гниет в казематах? А сколько еще будет гнить? И ведь — за дело. Не поднимай меча на наше Отечество.

— Алексей Петрович! — громовой голос заставил меня обернуться.

По набережной, расталкивая толпу, шел богатырского сложения мужчина в мундире лейб-гвардии Преображенского полка. Майор Дмитрий Леонидович Хрущев, некогда капитан в моем полку, а ныне служащий в столичном гарнизоне. Его лицо, обычно румяное, сейчас было землистым, под глазами — синие тени. Досталось им тут.