Барин-Шабарин 8

Николай Иванович Пирогов сидел прямо, его знаменитая седая борода резко контрастировала с темным сюртуком. Он молчал, но его взгляд, острый и проницательный, вскрывал меня, как скальпель кожные покровы.

— Николай Иванович, — обратился я к нему. — Ваша хирургия спасла тысячи на бастионах Севастополя, здесь, в Петербурге, в Константинополе, в Марселе… Но война показала иное: гангрена и тиф убивают чаще ядер. Мы шлем людей за океан, в ледяную пустыню, где нет госпиталей. Как сохранить жизнь там, где холод режет как нож, а помощь — за месяцы пути?

Пирогов нахмурился.

— Антисептика, Алексей Петрович. Листер прав, хоть и фанатично предан своей карболке. Но не только. Нужны инструкции. Простые, как молитва, понятные фельдшеру или даже матросу. Как наложить гипс. Как распознать гангрену. Как использовать эфир даже в шторм. И… аптечки. Стандартные. Герметичные. С морфием, хинином, йодной настойкой, бинтами и инструментами, упакованными по вашему гальванопластическому методу, Якоби, чтобы не ржавели.

— Стандартизация… — задумчиво протянул я. — Как на заводе. Выпускать не только солдат, но и знания конвейерным способом. Интересно. Аптечки будут. Инструкции — тоже. Напишите их. Сделайте так, чтобы каждый фельдшер, офицер, рядовой в полку, на борту, в экспедиции знал их назубок. Здоровье Империи начинается со здоровья ее людей, Николай Иванович. Особенно тех, кто добывает ей богатства на краю света.

Павел Петрович Аносов умер четыре года назад, но я пригласил его ученика, наследника его идей, металлурга с Златоустовских заводов, сына мастера-оружейника Ивана Бушуева, Ивана Ивановича.

— Павел Петрович мечтал о русском булате, способном перерубить английскую сталь, — начал Бушуев-младший, его руки, грубые от работы, нервно перебирали образец златоустовской стали. — Он нашел его. И мы ковали клинки для Синопа, Севастополя, Константинополя, но вы говорите о золоте, ваше сиятельство? О глубинных жилах?..

— Не только — о золоте, об всем, что лежит в вечной мерзлоте, Иван Федорович, — подтвердил я. — Аносов изучал россыпи Урала, как поэт — стихосложение. Его методы промывки, анализа кварцевых жил замечательны, но… Нам нужны инструменты. Не кирки и лопаты, а «скальпели для земли». Буровые коронки из вашей лучшей стали, способные дробить ледяной панцирь и твердый сланец. Магнитометры, чувствительные, как нервы Пирогова, чтобы чуять руду сквозь толщу породы. Весы точные, как хронометр Константинова. Золото, медь, серебро, железо и другие металлы — это все кровь экономики. Ваша сталь и ваши методы — ланцеты, которые эту кровь выпустят.

Бушуев загорелся.

— Буровые коронки… Да! С особым закалом, против хрупкости на морозе. И компактные химические лаборатории для пробирного анализа на месте — по методикам Зинина! — он кивнул в сторону химика.

Николай Николаевич Зинин до сих пор молчал, словно погруженный в созерцание молекулярных структур, витавших, казалось, перед его внутренним взором.

— Анилин, Николай Николаевич, — прервал я его размышления. — Ваше дитя. Оно красит ткани в яркие цвета. Но может ли оно… помочь найти золото? Или сохранить его?

Зинин вздрогнул, его умный взгляд сфокусировался на мне.

— Прямо? Нет. Но косвенно… Да. Чувствительные реактивы на цианиды — они могут указывать на золотоносность. Растворы для электролитического осаждения — чтобы очистить самородок от примесей прямо в тайге. И… консерванты. Чтобы зерно, ткани, даже порох в корабельных трюмах не гнили в тропической влажности или не отсыревали в туманах полярных земель. Моя химия — это не только краски. Это защита, очистка, анализ. Основа промышленности, которую вы затеваете.

— Промышленности… — я встал и подошел к огромной карте мира, висевшей на стене. Моя тень легла на Тихий океан, накрывая Русскую Америку. — Вы видите точки, господа? Это будущее. Эти линии — телеграф Якоби, который свяжет Петербург с Ново-Архангельском и далее. Сталь Аносова-Бушуева, из которой будут сделаны рельсы для дорог через степи, тундру, горные перевалы и корпуса морских и речных пароходов. Лекарства и методы Пирогова, спасающие жизни рабочих на приисках и рудниках. Реактивы Зинина, очищающие золото и сохраняющие продовольствие для тысяч новых подданных Императора на этой обширной территории. И все это не фантазия.

Я обернулся к ученым мужам. В кабинете повисла тишина, нарушаемая лишь стуком дождя и потрескиванием дров в камине.

— Англия правила миром, потому что первой поняла силу пара и стали. Но ее время уходит, как уходит пар из котла усталого парохода. Наше время — это время электричества, химии, точных наук, людей образованных и объединенных волей императора. Крым, Проливы, Марсель, Варшава показали — мы можем бить англичан, французов, турок и всех их прихвостней. Теперь мы покажем, что можем строить, плавать, ездить быстрее, умнее, дальше. Мы создадим не просто очередную торговую факторию, где-нибудь на Аляске. Мы создадим плацдарм будущего. Окно в Тихий, Атлантический, Ледовитый океаны. Источник несметных богатств. Доказательство того, что русский ум, русская воля и русская наука — сильнейшие в мире.

Я посмотрел на каждого из присутствующих:

— Якоби — вы дадите нам нервы. Пирогов — вы сохраните плоть, а следовательно — и дух. Бушуев, наследник Аносова — вы дадите нам стальные мышцы. Зинин — вы дадите нам… тонкие инструменты преобразования материи. Не во имя абстрактной науки, господа. Во имя Русского Мира, который раскинется от Вислы до Калифорнии, от Арктики до Великого Океана. Ради этого стоит отбросить сомнения, бюрократию и мелкие амбиции. Империя зовет. Кто со мной?

Молчание длилось мгновение, но оно было красноречивее слов. В глазах Якоби горел огонь азарта изобретателя, получившего неограниченный кредит доверия. Пирогов кивнул с холодной решимостью воина-целителя. Бушуев сжал кулаки, словно готов был ковать здесь и сейчас. Зинин тихо проговорил:

— Химия служит прогрессу, ваше сиятельство. И пусть прогресс этот… будет русским.

— Тогда, господа, жду от вас конкретные предложения и не только — по научным исследованиям. Мне нужны ваши проекты по организации лабораторий, институтов, экспедиций, опытных заводов — всего того, что поможет превратить теорию в практику. Работайте. А моя заботы привлечь средства и преодолеть разного рода препоны.

Они раскланялись и ушли, унося чертежи, образцы, списки требований и зажженную в их сердцах искру грандиозного замысла. Я остался один. Дождь все стучал. На столе лежала последняя депеша от Иволгина, принятая и отправленная дальше нашей станцией в Ревеле: «Шторм миновал. Идем курсом. Молчание в эфире». Ни слова о трудностях.

Хороший солдат этот капитан Иволги, но знает ли он, что его «Святая Мария» — не просто корабль, а первый нервный импульс в теле новой Империи? И что от его успеха теперь зависят судьбы лучших умов России, которых я только что бросил в топку великого преобразования? Наука, техника, воля… Все учтено. И многое зависит от мужества человеческого сердца на капитанском мостике посреди бушующего моря.

Глава 19

Холод впивался в кости сквозь толстый бушлат и промасленную кожу. «Святая Мария» не шла — она пробивалась. Каждый взлет на водяную гору заканчивался оглушительным ударом, когда десятки пудов океанской воды обрушивались на палубу, заливая шпигаты, сбивая с ног принайтовленных матросов.