Барин-Шабарин

В общем, направлений, о которых стоило бы подумать, хватает. Ведь не так и просто, например, правильно засеять поля. А будем сыты, будем живы!

Поэтому я не стал ждать нашего приезда, чтобы выдать следующее ценное указание.

— Емельян, сразу по возвращению ты отправляешься в Одессу. И только попробуй приехать без доброго семенного картофеля! — сказал я, стараясь добавить в голос металла.

— Барин, погутарить с людьми нужно. Кабы чего не вышло дурного, вот у помещика Штафенбаха крестьяне бунтовали, потат не хотели высаживать, — начал было очередную байку мне рассказывать Емеля.

— Потому что Штафенбах тот — еврей, вот и бунтуют православные, — сделал я умозаключение, почти что и не слушая Емельяновы рассказы.

— С чего он еврей? Немец, как есть, от екатерининских лет пожаловал сюда. Да и кто еврею поместье даст в собственность? Им же на земле нельзя быть, — сказал удивленный Емельян.

— Антисемит ты, Емельян Данилыч, как есть антисемит, — усмехнулся я. — А картошку садить будем. Я еще удивлю вас, что можно из нее сделать. Потом сам придешь с предложением сеять больше картошки.

Казалось бы, ведь еще Петр Великий привез картошку сюда. Екатерина Великая, судя по всему, повсеместно ее внедряла. И вот поди ж ты — здесь этот корнеплод до сих пор не оценен ни крестьянами, ни помещиками, и даже клубы, вроде бы как, дворянские создаются — противников картофеля. Между тем, думаю, что это трусливая форма политического протеста, а вовсе не про саму картошку. Мне в ресторане хотелось на гарнир простого картофельного пюре или хоть чего-нибудь «картошечного». Не вышло. Нет в меню, оказывается, картошки.

Настроение становилось все лучше и лучше. Весь день светило мягкое солнышко, согревая не сильно, оберегало нас, чтобы слишком много радости не случилось. Мол, вот вам лучик солнца, но морозный ветер в лицо подует, будто приговаривая: «Не расслабляйся, ты в России, да еще степь кругом, ямщики замерзают».

Впрочем, медвежья шкура грела надежно. Она, конечно, слегка пованивала, но при этом лучше с ней, чем без неё. И я, по разным причинам, в том числе из-за скуки в карете и храпа Параски, часть пути до почтовой станции в Белоречке просидел на месте возничего. Чувствовал себя ребёнком, который смотрит, как папа лихо управляет автомобилем. Вот такой автомобиль, мощностью в две лошадиных силы, и тянул мою карету довольно споро. Лишь изредка пофыркивая, словно сломанный мотор, и махая хвостами. А ещё чуть реже… Из-под хвоста… Впрочем, здесь это такая обыденность. Некоторые любители всего живого против всего мертво-железного умилялись бы таким естественным процессам, приговаривая про озоновые дыры, планетарное потепление и прилет с планеты Нибиру с аннунаками.

Ничто, казалось, не могло мне испортить настроение. Я сделал большой шаг. Пусть всего лишь отсрочил выплаты по своим долгам, даже части долгов, но мне есть куда возвращаться, есть и понимание, что делать и как.

Это было то же ощущение, с которым я, преисполненный желанием творить всё лучшее против всего плохого, ехал в регион, от которого должен был баллотироваться в органы республиканского самоуправления. Точно я не знал, скорее, верил в то, что всё удастся, всё получится.

Неплохое это дело — почтовая станция. Как бы без них смогла существовать Россия, ума не приложу. Поездка в поместье из Екатеринослава в такую погоду была бы лотереей, где больше шансов умереть, чем доехать. А станции спасают.

Почтовая станция в Белоречке была достаточно большой относительно других, которые я уже успел увидеть. Тут даже был небольшой трактир с комнатами для проживания. Денег на кармане, если бы только не довлели долговые обязательства, было более чем достаточно, даже для того, чтобы закутить на пару неделек, а на такой станции — так и уйти в длительный запой.

Конечно, я не собирался этого делать, но от сытного ужина точно не отказался бы. Мы уже останавливались два часа назад, в десяти верстах от Екатеринослава, в живописнейшем месте на берегу Днепра. Тут, по-селянски, употребили добрый шмоток сала с краюхой хлеба, прикусывая всё это дело луком.

Зря, конечно. Стоял после перекуса такой штын в карете, что мне пришлось сесть рядом с Петро и наблюдать за движением хвостов тех самых «двух лошадиных сил».

Так что первым делом — в трактир, поесть чего. Тут-то уже ждала меня Марта.

— Я рад, Марта, что тебе удалось вырваться из города. Познакомь меня с этим хмурым молодым человеком, — сказал я.

После подошел к столику у входа в трактир, где и сидела Марта с до предела серьёзным, на грани комичного, мальчиком лет пяти-шести.

— Твое решение, Марта, я так понимаю, что окончательное? Рядом со мной возврата к прежнему у тебя не будет. Хочешь? Прямо сейчас уходи, — жестко сказал я, расставляя все по полочкам без политесов.

— Не будет возврата. Я понимаю, что не вправе просить вас о том, чтобы вы не напоминали мне о моём прошлом. Я хотела бы всё забыть как страшный сон. Могу ли я на это рассчитывать, на ваше молчание? — понурив голову, сказала Марта.

Я посмотрел на девушку, стараясь, чтобы мой взгляд не показался сальным, похотливым. Хороша всё-таки блондиночка. Вот познакомился бы с ней при иных обстоятельствах, не зная, чем барышня промышляла… Впрочем, как ни крути, я всё это знаю и вычеркнуть из памяти не смогу.

Нет, я не считал себя снобом, да и не был им. Я даже не особо предосудительно отношусь… относился… к женским вольностям, что позволяла мораль двадцать первого века. Ну вот никуда не деться, но осуждаю проституцию, и всё тут! Не могу понять, как вообще можно до этого додуматься — торговать своим телом. Я уверен, что не только тело продаётся, но, когда совершается подобная сделка, товаром выступает и душа.

— Не могу обещать, Мария, но постараюсь, — уклончиво сказал я. — Так как всё-таки зовут этого серьезного молодого человека?

— Позвольте представиться, Арсений Александрович Садовой. Имею честь быть братом Марии Александровны Садовой, — представился мальчуган, вызывая у меня приступ смеха.

— Серьёзный какой! Защитник сестры! — сквозь смех сказал я, но быстро посерьезнел, понимая, что предстоит серьезный разговор с Машей. — Не будете ли вы возражать, сударь, если я переговорю с вашей сестрой с глазу на глаз?

— Если только Мария Александровна не будет против, — нашёлся мальчуган.

Я кивнул парнишке и за локоть отвел Марту в сторонку, к угловому столику.

— Мария Александровна, если вы не хотите оставаться Мартой, то я жду от вас откровения, чего мне следует ожидать и к чему готовиться, — с металлом голосе спрашивал я.

Я внимательно выслушал историю Маши. Да, называть её Мартой у меня пропало всякое желание. А вот с желанием быть наедине с Машей я боролся всё сильнее. Только окончательно и бесповоротно любящий мужчина или же больной, мог испытывать иное отношение к этой девушке, чем желать ее. Однако, избавившись от одного гарема из малолеток, я не собираюсь выстраивать новый гарем, пусть он будет даже из совершеннолетних.