Барин-Шабарин

— Верую в Бога нашего, всем сердцем, мужики, верую, — я осенил себя крестным знаменьем.

— Спаси Христос вас, барин, верим. Чай не можете быть нехристем, — поспешил сказать Потап.

А что думал про невезения и благословения я сам? В окопах нет атеистов. И я прихожанин, пусть и знающий только две молитвы, да самую основную обрядность с праздниками.

— Так верите вы, что будет всё хорошо у нас? Но для того трудиться нужно всем. Без труда карася в озере не словишь, верно? Слышал я, мужики, что отец мой, Царствие ему Небесное, — все дружно перекрестились. — Так вот, что он забавлялся, лихих казаков из вас сделать хотел, каким сам был. Верю в то, что многие науку моего отца ещё помнят. Нужно возвернуть то учение и больше заниматься.

— Не серчай, барин, так то было, когда детишек накормить было чем, да батюшка ваш рубель приплачивал за науку, и то ежели во хмели бывал, — сказал один из мужиков, и ему сразу же сосед без замаха ударил под дых.

— Простите дурака, барин, говорит, как помелом, — сокрушаясь за дерзость соседа, сказал Потап.

— Прощаю. И скажу, что неволить никого не встану. Только не забавляться я удумал во хмели али еще как веселиться, а создать отряд и охранять поместье, готовиться, будь с кем биться.

Я с выражением оглядел пепелище и посмотрел на собравшихся, чтобы понять, что они чувствуют сейчас. Проняла ли их моя речь? Раньше не сказать, что отличался особым ораторскими навыками. Правда чему-то, но научили после.

И не увидел одобрения — но не было и скепсиса, протеста.

Меня слушали с вниманием, ждали слова. Возможно, что тут просто не привыкли к таким мотивационным речам и теперь недоумевали. Их просто гнали пинками работать и ни о чем не спрашивали. Но я хотел добиться работы не только через принуждение, это как раз-таки проще всего, я, человек двадцать первого века, хотел увидеть хоть горстку, но единомышленников.

Пусть не обо всех делах, но в некоторых случаях, как показывает опыт иных помещиков, с мужиком всё-таки надо разговаривать, а не только палками его бить. Картофельные бунты, как мне кажется, и возникали не только из-за самой картошки.

Тут и горделивое молчание господ, и… просто накипело. И верхам, и низам понятно, что крепостное право отживает свой век — а мер всё нет. Почти что. Реформа Киселева могла быть весьма эффективной, если бы… случилась лет так на сорок раньше.

И я уже думал даже над тем, чтобы воспользоваться старым законом «О вольных землепашцах» и освободить своих крестьян. Но хорошо ли будет оставить их без хозяина? Они или разбегутся, или по миру пойдут. Если и освобождать, так делать это только постепенно, точечно выбирать те хозяйства, где мужик не пропьёт имущество, где он будет пахать не покладая рук, если только увидит, что его труд может приносить конкретные блага.

А ещё, я осознал, что жить мне приходится, будто в военных условиях — только и ждёшь, что кто-нибудь заявится с пистолями или вот как сейчас, спалит дом. Так ещё и уйдут незамеченными!.

Подобного быть не должно! Наладить тренировки — и взвод охраны моего поместья сможет решить все проблемы с безопасностью. Пусть даже решение будет кардинальным, жёстким, вплоть до смертоубийства, но не могут безнаказанно заявляться ко мне на порог все, кого я видеть и не желаю.

Я должен чувствовать себя хозяином и положения, и земель.

— Так кто, мужики, добровольно, без принуждения войдёт в дружину охраны? — спрашивал я.

Люди молчали. Некоторые прятали глаза, иные пытались скрыться за спинами своих соседей.

Я специально пока не озвучивал никаких условий и тех бонусов, что может дать такая служба. Хотел проверить, насколько можно рассчитывать на человеческий энтузиазм, на искреннее и неподкупное желание помочь своему барину.

Так вот, на эти идеалистические мотивы люди не велись. Не было ни одного, кто бы сделал шаг вперёд и сказал, что он готов служить, хоть бы и просто так. Нет, тут я не таил обид. Простые теперешние мужики, видно, часто принимают слова только так, как они звучат, не видят интонации, не чувствуют сарказма. По крайней мере, мне так казалось. Они просто не поняли, что я все-таки жду положительной реакции.

Тогда поясним, что можно и нужно любить Родину, добро творить, борясь со злом, и защищать барина, но желудок при этом должен быть полным, а штаны не протёртыми и в дырках.

Я заговорил громче и чётче:

— Слушайте. Каждый мужик, который вступит в эту дружину, должен понимать, что я крепко учить буду: как воевать, как охранять, как друг за дружку и за нашего Царя и Отечество стоять. Надо будет, пойдём вольноопределяющимися в армию и будем бить супостата, коли какой Наполеон Новый на Россию-матушку полезет, — сказал я и снова сделал паузу.

Упоминание Царя и Отечества несколько оживило мужиков. В крови нынче у русского человека служение Царю, почитание его, словно некого небожителя. Хотя и сейчас особого блеска в глазах всё едино не было видно. Тем, кто думает, где взять корку хлеба, чтобы покормить детей, да самому поесть, ибо сил на работу не будет, сложно думать о другом, как только не о материальном.

— Тот, кто будет в дружине, станет получать от меня средний доход, который высчитается по поместью. А ещё три дня в седмицу вы будете полдня заниматься своими делами. Мастерить, а кто и землю пахать, коль нужда такая станет. Так что жизнь будете не сильно, но более сыто, чем иные. Только и службу нести надо будет крепко, не жаловаться, а упражняться в науке воинской! — уже кричал я, стараясь донести до всех свою идею.

Установилась пауза. Мужики смотрели друг на друга, будто ожидая поддержки. И я ждал. Никакой коллектив не ждёт каждого. Должен был найтись тот авторитетный человек среди местного крестьянства, который выскажет или одобрение, или, напротив, протест. Возможно, возле спаленного дома все эти слова звучат неправдоподобно, словно прихоть молодого парня, боящегося потерять арендаторов и мастеровых людей. Однако уже сейчас нужно делать то, что в будущем окажется необходимым.

Нет у меня времени для раскачки. Нужен именно такой разговор с людьми, чтобы всем все было понятно и чтобы забрезжила надежда на лучшее. Я думал работу с людьми полностью взгромоздить на Емельяна, но, нет. Сам… Только сам. А управляющий — это после, для контроля.

— Вы не серчайте, барин, — сказал Потап и вышел вперед. — Мужики мы тёмные, не всего и поняли, что вы хотите от нас. Батюшка ваш, отец наш родной, Петр Никифорович, Царствия ему Небесного, платил за то, что упражнялись мы в сабельке да в подлом бою. А кто поколошматил ежели вашего батюшку, уж не серчайте за слова мои, но они сами того требовали, так тому и рублём в морду кинет. Да и сами вы сие знаете. Так что, коли подобное возродить думаете, так я и не против, но оно что — ведь детей кормить нечем нынче.

— О детях заботу справим, мужики, — пообещал я. — Но и вы пойдете на то, что я скажу. Картофель сажать будем! Он с голоду спасет, если урожая зерна не будет.

Еще не хватало, чтобы в моем поместье умирали с голоду дети. В моем миропонимании тот помещик, который такое допускает, а сам так жирует, что, подобно гоголевскому Ноздреву, больше кормит собак, чем детей… Это не человек, такое существо человеком называться не может.

— Поговорите, мужики, меж собой, а через два часа буду ждать вас… — я несколько замялся, а потом улыбнулся. — А в бане ждать и буду. Посплю чуток, а то с дороги так и не отдохнувши.