Бармалей и Снегурочка

– Почему плохого? Почему плохого? – залопотала бабуся. – Не плохого, но разного. Жизнь, она всегда всякая-разная, и при этом – одновременно. В ней и хорошего, и плохого намешано, иногда и не разберешься, что есть что.

– Ну, например? О чем ты опять?

– Например, Марфутка, Снегурочка наша...

– С ней-то что? С ней, надеюсь, все в порядке?

– Дык, как сказать-то! И опять же, смотря для чего.

Кукольник с грохотом бросил обратно в ящик с инструментом отвертку, за которую было взялся.

– Господи! – вскричал он в тревоге. – Что с ней случилось?!

– Что и должно было случиться с молодой женой. Понесла она, хозяин. Радуйся, дважды дедом будешь.

– Погоди, погоди, погоди!

Василий Павлович снова вскочил на ноги и в еще большем возбуждении заметался по залу.

– Так, так, так! – стрелял он скороговоркой. – Так, так, так! Это что же получается? Прадед? Прадед! Хм. А ведь это звучит. Звучит!

Он остановился перед Ариной Родионовной.

– Откуда узнала? – спросил строго, спрятав безудержную улыбку в бороду.

– Так я вам и сказала! – проявила няня здравомыслие и скрытность. – Хозяин, какая вам разница, откуда я что знаю? Главное, что знаю! И что с вами делюсь.

– Да-да-да, да-да-да! – быстро, скороговоркой согласился кукольник. – В конечном итоге, это не так важно. Но, конечно, когда все это случится... А когда это случится?

– Уже скоро.

– Надо же! А я ничего не замечал!

– Так и я о том, что кожный должен своими делами заниматься. Вы вот, кукол делать, кто-то живых младенцев рожать, а кто-то за всем смотреть.

– Ишь, как ты ловко все завернула! – засмеялся Василий Павлович, снова берясь за инструменты. Он просветлел лицом и широко улыбался, а от былой нахмуренности не осталось и следа. – Конечно, новые обстоятельства, новый внучек...

– Или внучка!

– Или внучка, еще лучше, – добавят нам хлопот. Но мы обязательно справимся! Что-нибудь придумаем, и справимся. Счастья, как ты, старая, знаешь, много не бывает, так что не будем на него роптать. Главное, чтобы Раиса Петровна, куколка моя ненаглядная, не хворала, чтобы все были здоровы, и все у нас получится. И спектакль новый, и все, все, все! Что ты, кстати, о новом спектакле думаешь? «Бармалей и Снегурочка»! А? Звучит? Как, по-твоему, публике зайдет? Понравится?

– Конечно, милай! Разве может такой спектакль кому-то не понравиться? Это, как теперь говорят, бомба! Одно плохо, мне в нем роли не нашлось.

– Ну, да, пока не нашлось. А кого ты могла бы там сыграть? Кикимору? Бабу Ягу? Может, анчутку?

– Только не анчутку! А вот бабу!.. Я же баба?

– В общем и целом!

– Вот, я баба. Но вы еще не знаете, какой я могу быть Ягой! О, какой Ягой я могу быть! И со словами роль осилю, вы давно могли оценить мой разговорный русский. Я не какая-нибудь тильда, или там бибабо. Я – живая, и я актриса!

– Да, Господь, няня, с тобой! Я и не спорю, – засмеялся Василий Павлович. – Надо, конечно, подумать. И, знаешь, время еще есть, что-нибудь обязательно придумается. Тем более, ты и сама о себе забыть не дашь. А что ты скажешь про Злозвона? Правда, ведь, что с настоящей маротой он просто гениален?

– Уж больно страшен! – выдохнула няня с непритворным ужасом в потолок. – Ажник сердце в груди заходится от жути. Когда эти глаза сначала на палке той загораются, а потом и у него...

– Да! И это прекрасно. Публика любит, когда ее пугают. И, конечно, она любит, когда в сказке счастливый конец, когда правда торжествует, а добро побеждает зло. А у нас ведь иначе и не бывает.

– Нынче все знают, что бабло побеждает зло.

– Ну, за бабло ты у нас отвечаешь, так что с тебя и спрос. Ты, кстати, язык на всякий случай контролируй, все-таки в детском театре работаешь. Не ровен час, кто-то из детишек тебя услышит, не так твою шутку поймет. Установку жизненную неправильную получит...

– Да какие уж тут шутки, хозяин!

– Язык, сказал, контролируй!

Тут он что-то дернул, подцепил отверточкой, потянул, повернул, и все стало на свои места. Арина Родионовна сразу выпрямилась и села обычным своим образом.

– Спасибо, хозяин! – закричала она благодарственно. – Вы вернули меня к жизни!

И тут же – Фрррр! Фрррр! Фрррр! – застрочила спицами со скоростью швейной машинки. Шарф потек, заструился на пол, отработанной перфоленте подобный. Что, учитывая базовое образование нашего кукольника, нисколько не удивительно.

Василий Павлович вытер лоб и принялся собирать инструменты.

– Уф, утомила ты меня! – говорил он при этом инструкцию. – Я тебя смазал дополнительно, но ты, смотри, и сама не слишком усердствуй. Чай, не девочка уже, не пионэрка. Запчастей, опять же, случись что посерьезней, где для тебя взять? Негде! И накроется твоя роль в новом спектакле медным тазиком, так и не случившись. Как и все прочие. Так что, следи, как говорится, за собой и будь осторожна.

– Хозяин, конечно! Я все понимаю. И я буду предельно внимательна, обещаю. Осторожность, строго говоря, моя фамилия.

– Вот и хорошо!

И Василий Павлович, позвякивая инструментами в ящичке, направился прямиком в мастерскую. В процессе общения с Ариной Родионовной и ее ремонта, некая новая мысль у него возникла в плане совершенствования куклы Злозвона, и он хотел немедленно ее примерить, так сказать, на натуре.

– Только, знаете, что, хозяин? – неожиданно выдала няня ему вслед. – Не доверяю я этому вашему Злозвону! Хотела бы, но не могу! Что-то в нем есть такое... Можете считать это старческой мнительностью. В общем, не доверяю, и вам не советую. В запертом сундуке его держать следует. В железном ящике!

Кукольник притормозил, со спины выслушивая тираду Арины Родионовны, в ответ же лишь покачал головой да рукой махнул, и дальше пошел, куда направлялся. Под камнедробильное «фрррр-фррр-фрррр» няниных спиц.

Слова няни и ее «фрррр», как ни странно, легли на благодатную и подготовленную почву. Василий Павлович и сам относился к творению рук своих, к Злозвону, с некоторым мистическим не ужасом, конечно, но трепетом, подозревая и прозревая в нем глубины, обычным зрителям не ведомые, и ощущаемые как раз через тот страх, который он своей игрой на сцене им внушал. Особенно это чувство усилилось многократно после того, как Бармалей принес из своего путешествия в волшебный лес ту берендеевскую игрушку, мароту со светящимися глазами. Вот ее-то кукольник всегда хранил в сейфе, прямо в рукавице Деда Мороза. А куклу, чего ее прятать? Она же кукла!

С такими размышлениями, Василий Павлович пришел в мастерскую. Это была большая прямоугольная комната в три окна на первом этаже театра. Ее, по аналогии с легендарной «кадочкой», пытались называть то «шкатулкой», то «ларчиком». Но ни одно из предложенных названий не прижилось, что, наверное, понятно, и мастерская так и осталась – мастерской.

Он оставил инструменты на высоком верстаке, где удобно было работать стоя, и прямиком направился к большому шкафу со стеклянными стенками и стеклянными дверками, в котором жили куклы. Трехдверный шкаф в витрину Василий Павлович, конечно, переделал собственноручно. И это было не так просто сделать, если честно. Зато теперь куклам в нем жилось хорошо. Они и от пыли, которой в любой мастерской всегда хватает, были надежно защищены, и из общей жизни театра не выключались, и интерьер собой украшали. Что важно, имея в виду постоянную их готовность к выступлению репертуарному в соответствии с расписанием, и любому экспромту.