Барочные жемчужины Новороссии

— Чем же жажду утолять?

— По мне, так лучше обходиться вином в кабаке. Один хороший духан на весь город. Лавка Тоганесова.

— Лавка или кабак?

— И то, и то. Туда все наши офицеры отправятся. Найдешь ее по гипсовой статуе у входа. Ее с какого-то погибшего транспорта притащили.

Сухум, и правда, мне не глянулся. Окруженный болотами, он был сырым местом, лишенным особого восточного колорита, если не считать двадцати вонючих кабаков-духанов. По улицам лениво таскались абхазцы с ружьями за спиною и башлыками на голове, повязанными в виде чалмы. Быстро сновали матросы в своих холщовых брюках и темно-зеленых куртках, заглядывая в закопчённые лавки и торгуясь с купцами. Базар у стен обветшалой крепости утопал в грязи. В его рядах продавали все подряд: от дешевой турецкой материи до вина и водки.

Духан армянина Тоганеса нашел без труда: в окнах виднелись золотые эполеты и фуражки морских офицеров. Оттуда раздавались веселые голоса и звон бокалов. Вызвал хозяина, спросил про Спенсера. Духанщик повел меня в соседний дом.

В чистой маленькой комнате за столом меня ждал Эдмонд, ласково обнимавший стакан с пивом.

— Коста, кунак! Садись! Я позвал тебя сюда, чтобы спокойно поговорить без посторонних ушей. И позволил себе заказать тебе портеру. Или, быть может, ты предпочитаешь марсалу?

— Давно не виделись, кунак. Пиво будет в самый раз!

Портер оказался дерьмовым, наш разговор — интригующим. Хотя и начался вполне обыденно.

— Как тебе наше плавание?

— По мне: самый странный круиз в мире!

— Почему странный?! — удивился Спенсер.

Я замялся. Действительно, как ему объяснить эту странность? У него же нет возможности сопоставить картинки разных времён. Хотя…

— Ты читаешь труды историков, которые побывали здесь и много веков назад, и не так давно. У тебя есть возможность сравнить впечатления разных эпох. Ты не находишь это странным?

— А что в этом удивительного? Это — история.

— А мы — её часть!

— Какое точное и великолепное наблюдение! Ты намекаешь на то, что и мы уже — часть истории?

— Несомненно. Может, это и звучит слишком самонадеянно. Но ты же напишешь книгу. Опишешь нашу поездку. И через сотню лет какой-нибудь потомок возьмет в руки томик с твоим «Путешествием», посмотрит на монастырь в Пицунде, например, и ахнет! Как это сделал я, когда гулял под сводами старого храма.

Спенсер отставил в сторону портер и захлопал в ладоши.

— Браво! Какое тонкое наблюдение! Теперь ты понимаешь, какими чувствами я руководствовался, предпринимая эту поездку! Несмотря на все её опасности!

«Вот, не надо мне заливать про интерес ученого, Эдмонд! Коль работаешь на разведку, молчи себе в тряпочку! Это все тщеславие в тебе говорит!»

— Понимаю, Эдмонд. Но это же не единственное твоё желание? Я бы даже сказал: не единственная твоя задача? — вот я буду теперь политесы соблюдать, не дождешься!

Спенсер оценил мою наглость. Спустился с небес.

— Нет, не скрою, — признался. — И как раз по этому поводу хотел тебя спросить, друг.

— Да, слушаю.

— Пошли разговоры, Коста, что ты якшаешься с матросами. Зачем тебе это нужно? — Спенсер надеялся, наверное, что в ответку и меня сравняет с землёй.

«Ага! Как же! Пудинг тебе по всей морде!»

Я хитро прищурился, отставив в сторону недопитое пиво.

— При твоей-то проницательности, Эдмонд… Неужели не догадался?

Он на секунду задумался, лоб избороздили морщины.

— Расспрашиваешь про организацию патрульно-береговой службы?

— Бинго, как ты любишь говорить!

Он довольно рассмеялся.

— Бог мне тебя послал, Коста! Какой у нас славный выходит тандем!

Кто меня послал, я не знаю. Быть может, Бог, а может, и дьявол! Выяснять что-то ссыкотно. А Поти все ближе и ближе.

— Пока воздержусь от подробностей. Сообщу позже. Лучше расскажу про казаков.

Я без зазрения совести скормил Эдмонду байку, которую придумал Торнау. Спенсер «съел» ее, не поперхнувшись. Имея веру в мое слово, он считал, что ему не стоит меня бояться.

— Я возвращаюсь с тобой на пароход. Лимит гостеприимства у Воронцова исчерпался.

Я хмыкнул. Вероятно, де Витт донес до англичанина все, что планировал, и далее общество Спенсера терпеть был не намерен.

— Йимс просил тебе передать, что все еще прикован к постели, — изобразил сострадательную мину. — Услышал что-то интересное в кают-компании «Ифигении»?

— О, да! Воронцов горит желанием развивать торговлю с горцами. Он сторонник мягкой силы. Ему кажется, что блокада не приносит своих результатов, лишая черкесов самого необходимого и толкая их на путь войны и грабежа.

— Подобные мысли я слышал и от начальника его канцелярии Степана Васильевича Сафонова.

— Ого! Ты не только с моряками лясы точишь, но и с высшими кругами чиновников находишь общий язык! Ты прирожденный агент!

— Ты меня захвалишь!

— Лишь воздаю по заслугам. Что же касается плана Воронцова, он обречен на провал.

— Почему? Идея вполне здравая.

— Потому что Уркварт вырвал у вождей черкесов обещание не торговать с русскими ни при каких условиях[3]. Даже если им будет совсем невмоготу. Портовые городки пустеют. Жители уезжают. При турках здесь жило шесть тысяч. Теперь около сотни. План Уркварта работает. В итоге, черкесы сметут жалкие крепостицы русских в море, и им придется начинать все сначала. И так без конца. Ну что ж, придется мне изложить на бумаге все мои соображения относительно планов Воронцова на Кавказ. Йимс включит в свои консульские отчеты для Лондона, когда вернется в Одессу.

Спенсеру, видимо, не терпелось сделать это немедленно. Он вскочил со своего стула.

— Допивай! Надо возвращаться на корабль.

Я вскочил следом. И даже притрагиваться не стал к помоям, названными портером по недоразумению. Вышли из дома, прошли мимо духана Тоганеса и через рынок двинулись в порт. Спенсер шел быстрым шагом. Был задумчив. Игра в молчанку меня сейчас не устраивала.

— То есть вы, англичане, готовы с легкостью принести черкесов в жертву политике?

— Послушай, Коста… У нас нет ни вечных друзей, ни незыблемых правил — исключительно текущие соображения. Конкретные задачи. И одна из них — превратить Кавказ в точку уязвимости русских. Если они тут укрепятся, Кавказ станет их неприступной крепостью. Еще не придуманы корабли, которые могли бы плавать по горам.

Я взглянул на Спенсера с недоумением. Какого черта им, англичанам, нужно?

— Боюсь, Эдмонд, тебе не стоит ехать в Черкесию с таким настроением…

Договорить я не успел. Треск ломаемой двери и толпа моряков, вмиг нас окружившая, прервала наш диалог на самом интересном месте.

[1] Картечь делилась на дальнее и ближнюю в зависимости от дистанции ее применения. Жестяной ей называли из-за снаряд из тонкой жести, в который вставились круги с картечными пулями.

[2] До завоевания русскими Сухума город снабжался прекрасной водой, имел богатые предместья, населенные турками, которые называли его вторым Истамбулом. Буквально за 10 лет распространившиеся вокруг крепости болота превратили окрестности в малярийный край. До серьезных ирригационных работ не только в Сухуме, но и вдоль всего побережья, которые сделают Черноморское побережье Кавказа истинной жемчужиной, было еще далеко.