Барышня ищет разгадки

— Алексей-то Митрофаныч, оказывается, знает прорву всего про всякие господские обычаи — а это ж, прости господи, не так себе одежда, а из дорогущих тканей, и пуговицы-то не просто так, а серебряные, и ещё всякие другие штуки, которым простой-то человек и названья не знает, — болтала Надежда.

— Наверное, он этому учился? — спросила я, сама не зная, зачем.

Поддержать разговор? Или больше узнать о том, как устроена жизнь моего начальства?

— Ещё как! — замахала руками Надежда. — Он рассказывал, что его учили аж три учителя, прежде чем к барину-то допустить, из них двое-то при батюшке барина состоят, а третий того барина с младенчества вынянчил. Сам рвался с ним поехать, но главный барин его не пустил, сказал — куда тебе в Сибирь, это самое место морозить, только тебя, мол, там и не хватало, Алексей поедет, он всё знает-умеет и сдюжит. Вот Алексей-то Митрофаныч и справляется. Правда, барин у него не барин, а золото — гостей и девиц всяких не водит, в карты до заутрени не играет, в дымину не пьёт, только на службе то и дело пропадает, будто не богатый и знатный, у кого денег и так хватает. Но барин ему говорит — ты, мол, не понимаешь, служба есть жизненная необходимость для приличного человека, а для мага — в особенности. А ещё там тёмная история с женитьбой того барина — потому что он вроде как просватан, за главного барина наиблизшего друга любимую дочку, да только Алексей-то Митрофаныч той барышни и не видел ни разу, а вроде как должен был, как ближний егоный человек. И чего не женится — никто не знает. Может, она уже померла сто раз, а барину-то нашему и не сказали?

О как. Мило, весьма мило. И барин-то уже наш, значит, когда только успел? Я прямо рассмеялась.

— Барина-то когда присвоить успели? — спрашиваю. — Он, может, против будет.

— Так мы ж ему не скажем, — смеётся в ответ Надежда. — А вы ж сегодня на службу не пойдёте?

— Нет, я в гости сегодня пойду, к сослуживцам по прежнему своему месту. Больше года их не видела, соскучилась.

— Гости — это хорошо, — одобрила меня Надежда. — Но ужин-то я всё одно сварю, мало ли, как там, в тех гостях. Это у Матвей Мироныча повар справный, Данила-то Петрович, а у других всяко бывает.

— У нашего Антипа Валерьяныча тоже неплохо, я думаю, — усмехаюсь. — Им Марфушу нашу кормить, а она и сама стряпуха хоть куда.

— Это не та ли Марфа, что служит у Дмитрия Львовича, который ведает регистрацией приезжих? — живо откликнулась Надежда.

— Она самая, раньше мы с ней в одном доме служили, — подтвердила я.

— О ней говорят хорошо, — важно кивнула Надежда. — Говорят — искусна и в простых блюдах, и во всяких расфуфыренных тоже, где только научилась!

— Наверное, жизнь научила, — улыбнулась я.

— И если что, после такого дома хоть куда возьмут, с руками оторвут, — вещала Надежда дальше. — Вот бы мне тоже поучиться, глядишь — тоже взяли бы в какое хорошее место!

— Ты вообще маг, Надя. Тебе нужно не кухаркой, а магию изучать.

— Да куда мне изучать, — отмахнулась она. — Я же не барыня-дворянка, и даже не купеческая дочь. Не возьмут меня в обучение.

— Подумаем ещё, что сделать, чтоб взяли. И подумаем, куда. А пока — мне уже пора собираться.

— Ступайте-ступайте, и смотрите там, чтобы снова не встретить никакого чудовища! И запоминайте, чем кормили, расскажете потом.

Я посмеялась — ну да, ну да. Это дома тётя Галя всегда выспрашивала, чем кормили в гостях, какие были вкусные салаты да что необыкновенного подавали на горячее. Но домашние застолья постепенно сошли на нет, и с подругами мы встречались в кафе. А тут вот, значит, ходим по гостям и выхваляемся, у кого повар лучше.

Без четверти двенадцать у меня затрепыхалось зеркало, и кто бы это был? Мой прекрасный начальник.

— Здравствуйте, Ольга Дмитриевна. Как тёплый дом?

— Здравствуйте, Михаил Севостьянович. Не поверите, отлично. Собираюсь вот в гости, слушать новости.

— И как же вы пойдёте в те гости? — спросил он, сощурившись. — И особенно мне любопытно — как обратно двинетесь.

— Да как обычно, — пожимаю плечами. — Думаете, есть опасность?

— Так вот кто бы знал-то, и это не я, — качает он головой. — Давайте так: я и сейчас вас сопровожу, и вечером, как обратно соберётесь, позовите. И мне спокойнее, и вам безопаснее.

И почему-то так захотелось сказать ему — да, конечно, и вообще пойдёмте со мной, и что там ещё можно добавить. Но я, разумеется, ничего не сказала, а пожала плечами — мол, как вам будет угодно.

Он появился, поклонился, взял меня за руку.

— Поверьте, лучше так, чтобы если что — сразу же выдернуть вас наружу, — сообщил он.

Я только кивнула — да пожалуйста.

И когда мы оба вынырнули в гостиной у Антипа Валерьяныча, он тут же откланялся — мол, всех приветствует, но заглянет позже, сейчас другие дела.

А я осталась, и радостно приветствовала уже собравшихся Агафью, Марфушу и Веру Яковлевну, супругу Антипа Валерьяныча.

После восторгов, объятий и взаимных приветствий мы пошли за стол, разместились, а Вера Яковлевна с невесткой быстро донесли, чего там ещё на их взгляд не хватало. Марфуша порывалась помочь, на неё шикали — мол, вернёшься домой, набегаешься ещё.

— Я вот тоже всё порывалась по первости бегать, — говорила степенно Агафья. — Но уже притерпелись как-то — бегает всё больше Машенька-невестка, а я с внучком Алёшенькой, и всем хорошо.

Марфуша смеялась и отмахивалась.

— Мне, Агаша, здешний стол после моей службы нынешней — на один зуб да в полноги, веришь ли. Вспоминаю часто добрым словом барыню Софью Людвиговну — вот у неё-то было спокойно и чинно.

— А сейчас, что ли, не спокойно?

— Да куда там, — вещала словоохотливая Марфуша. — То барин Дмитрий Львович гостей со службы притащит в неурочный час, и корми их, то барыня заморская рыбы сырой возжелает, и нужно гнать Стёпку на реку, чтоб выловил ну хоть что-нибудь да принёс поживее! Нам, конечно, из Листвянки исправно по льду поставляют, да и по железной дороге тоже, но бывает, что запасов нет, а заказ из верхних комнат присылают, и извольте кормить! А как не кормить-то, что ж я за стряпуха такая, если накормить не смогу?

— Ты, Марфуша, самая наилучшая стряпуха, — улыбнулся ей Антип Валерьяныч, — мы все это отлично знаем, и если кто-то вдруг усомнится, то скажем, что никаких сомнений быть не может!

За это тут же выпили, Вера Яковлевна принесла варёной картошки — горячей, с маслицем, укропом сушёным присыпанной, и к ней запечённую рульку, и на некоторое время мы занялись горячим, похваливая хозяйку.

— И как же ваша барыня заморская рыбы просит? Она же ни слова по-русски, я только вчера с ней познакомилась у господина Болотникова на обеде, — я продолжала о своём.

— Так при ней две девчонки, одна нашенская, Танюшка, управляющего нашего дочка меньшая, а вторая, заморская, не так давно завелась, уже всяко после Рождества, я думаю. Где-то её добыл Дмитрий Львович, наверное, через его управу нашлась. И Танюшка эту Фаню как-то понимает, и рассказывает, что, значит, ей угодно. И Танюшку нашу Фаня любит, дарит ей украшения из шкатулки и деньги даёт, а ту, что землячка её, то и дело по щекам хлещет, я сама раз видела.

— За что же хлещет? — заинтересовалась Агафья.

— Да кто их разберёт, чужеземок этих, верещат на своём птичьем языке то и дело, да на весь дом, и даже Дмитрий Львович их утихомирить не может, как-то раз рыкнуть попытался, так Фаня ему что-то сказала, что он сразу с лица спал и к себе пошёл, и более не выходил в тот вечер.

О как, любопытно. Как бы посмотреть на эту вторую китаянку?

— И что же, ваша Фаня где-то бывает?

— А как же, — кивала Марфуша. — В театр выезжают регулярно, и в синематограф тоже, и на балы всяческие непременно. Вот только был в обществе приказчиков в прошедшую пятницу вечером, и на следующей неделе ещё маскарад в Общественном собрании, а там уже и до масленной недели недалече, там непременно будет и у губернатора, и у городского головы, и вообще где только можно. Госпожа Буянова-то, портниха, почитай через день к нам в дом ездит и платья новые Фане примеряет. И говорит, что шить на нашу Фаню сплошное удовольствие, потому что она мала ростом и хорошо сложена, и любой сложный наряд сумеет носить. Вот, Оленька, прямо как ты, между прочим! Платье-то, небось, в самой Москве шила?