Барышня ищет разгадки

Софья Людвиговна получила те последствия — по полной. А что получит Бельский? И получит ведь, правда?

Тем временем он замолчал наконец-то, и кажется, накрылся каким-то защитным куполом. Ну-ну, посмотрим, посмотрим.

Из приоткрытой на пару мгновений двери в бальную залу доносится музыка очередного вальса, а сразу после лёгкие шаги слышатся с той стороны, откуда мы пришли. Я не могу обернуться и посмотреть, кто приближается ко мне сзади, а он… приближается.

Приближается, останавливается за моей спиной. Стоит. Просто молча стоит. Слушает? Принюхивается? Что ему нужно-то, уже показывался бы, да? И где мой ударный отряд?

А потом внезапно смазанное серое пятно скользит мимо меня, и где-то на грани слышимости я ощущаю что-то, очень похожее на звон разбитого стекла.

И Бельский заговаривает в полный голос, говорит он, ясное дело, по-китайски, детали от меня ускользают, но я внезапно могу понять, о чём он.

— Стой, стой, не ходи дальше. Вот тебе жертва, она уже была твоей, забирай. Это знак моих добрых намерений. Мы можем договориться.

Ответные слова — шипящие и свистящие, будто у говорившего какой-то другой речевой аппарат, не вполне человеческий. И я внезапно тоже понимаю смысл этих слов.

— Зачем это мне, скажжжи?

— Живая кровь, сила мага, у неё много силы, тебе надолго хватит. А потом я приведу ещё. Магов много, больше, чем простецов, и сила мага будет питать тебя дольше и сильнее. Только ты обещаешь в ответ исполнить то, чего я хочу.

— И чего же ты хочешшшшь? — свистит в ответ.

— Я хочу наследника, — заговорил Бельский быстро. — Я могуч, но стар. Пока я ещё мог породить сына, мне было не до того, я был на службе, вечно на службе. Вечное государево дело, и государственное, и никак иначе. А сейчас мне некому оставить всё то, я накопил за эти годы, внучатые племянники не в счёт. Обнови мою кровь, дай мне жар если не юности, то хотя бы зрелости, и будешь безбедно жить среди людей, сколько пожелаешь, и питаться, как захочешь. А я отвечу за всё, я готов, но — после, потом.

— И что жжже, ты не посссадишшь меня в клетку? В железную заклятую клетку? — голос становится всё более похожим на нормальный человеческий.

Женский человеческий голос.

— Нет, я же обещаю. Я и поклясться могу!

— Врёшь. Предавший раз — предаст снова. Где Цинь-Цинь, где плоть его, где его девять хвостов? Где ныне скитается его неуёмный дух? Верни его мне! Ах, ты не можешь вернуть его? А ведь ему ты тоже поклялся!

Темноту прорезает ярчайшая вспышка, я на мгновение слепну, а когда мне удаётся проморгаться и хоть что-то разглядеть, я вижу, как миниатюрная изящно сложенная дева-китаянка хватает Бельского руками, на которых прямо на глазах удлиняются когти, сбрасывает свои шелка, оборачивается тем самым многохвостым зверем и хватает его зубами за горло.

Где-то там, за спиной, снова хлопает дверь. Снова топот ног, и там уже не одно небольшое существо, но вполне так несколько человек.

— Да вон же они, всё верно! — это Болотников.

Что-то неразборчиво звучит по-китайски, возле меня из теней появляется Соколовский, и они вместе с подоспевшим Болотниковым швыряют какие-то заклятья на демона. С другой стороны из темноты единым мигом появляется длинное чешуйчатое тело с усатой головой, дракон шипит и дышит паром.

Хвостатая тварь бросает Бельского, и в этот момент я чувствую, что свободна. Но совершенно без сил, и тварь пользуется этим. Прыжок ко мне — и мы вместе проваливаемся в тени.

Но в последний миг я ощущаю, как мою руку хватает другая рука. Это пожатье мне хорошо знакомо, и мне становится чуточку проще от того, что в следующее действие я проваливаюсь вместе с моим распрекрасным начальником.

Я вываливаюсь в нормальный мир, и первое, что ощущаю — лютый холод.

Ну конечно, в бальном наряде да на улицу зимой — как-то это не очень хорошо. Но меня не спрашивали.

И место такое… не самое понятное. Я таращу глаза, но вокруг темно, снег по колено, я стою в этом снегу в бальных туфлях, туфли мгновенно промокают, и у меня уже начинают стучать зубы. Меня дёргают за руку, тут же пара серебристых шаров освещает мир вокруг, и я вижу, что вокруг кресты, и деревья, и это какое-то, мать его, кладбище. Меня держит за руку вернувшая себе человеческий облик китаянка. Смотрит, не сводя черных глаз. Она бледная, будто неживая, но рука её теплая. И это не Фань-Фань, нет, это, видимо, та самая её камеристка, которая появилась не так давно, после Рождества.

Кстати, жертвы-то ещё задолго до Рождества начались.

— Отпусти, — говорю я ей.

— Не могу, — отвечает она мне на почти чистом русском языке, изволите ли?

— Отпустите Ольгу Дмитриевну, — слышится из-за спины.

— Иначе что? — она вновь в шелках, видимо, это у неё по желанию образуется — либо шерсть, либо шёлк.

Соколовский не говорит ей ничего, но бьёт мгновенно — и вокруг той руки, что держит меня, захлёстывается щупальце, и ещё несколько — хватают её за вторую руку, за шею, поперёк туловища. Её пальцы разжимаются….

Я вырываю руку и тоже бью. Мне сложно сосредоточиться, потому что холодно, мои удары слабы и нерешительны. И тут меня решительно отодвигают за спину.

— Держите защиту и зовите на помощь, а я подержу нашу прекрасную даму, — говорит Соколовский.

Его спина тёплая, как же — шерстяной фрак, это вам не шёлковое бальное платье, а градусов пятнадцать-то с минусом сегодня точно есть. Я бесцеремонно прижимаюсь к его спине, бросаю защиту на нас обоих, и сразу становится теплее, и тащу из чудом сохранившейся на запястье сумочки зеркало.

— Матвей Миронович, мы её держим, — говорю я.

У него портал, он сможет навестись по любому из нас. И наведётся, и вытащит нас отсюда. А пока…

Соколовский держит, её корёжит. Глянуть — да какой там демон, девчонка. Маленькая тощая девчонка. Обмякла, едва не повисла в его щупальцах.

— Отпусти, — еле шелестит. — Не трону, если отпустишь.

— Не верю, — качает головой Соколовский.

— И правильно. Но я всё равно сильнее.

Она мгновенно единым слитным движением сбрасывает с себя его щупальца, становится в три раза больше и со всей силы бьёт его лапой с когтями. Он отвечает… но у неё две лапы, и когти удлиняются, и она бьёт обеими. От его фрака летят клочья.

Я не сдерживаюсь и тоже бью из-под защиты — как по нежити. И ещё раз, и ещё, и ещё. Она ускользает, то ныряет в сугроб, то откатывается, а мы попадаем по ней, и каждый раз — слышится тоненький писк, и она пытается ускользнуть от наших щупалец, и с каждым разом чуточку замедляется. Это сколько ж раз нужно по ней попасть, чтобы она не просто чуточку замедлилась, но перестала на нас бросаться? Соколовский тоже хлещет её, не давая приблизиться, но вдруг почему-то не попадает, и валится мне под ноги в сугроб, и я вижу кровь на белоснежной сорочке.

Что, снова только я, да?

Но мне не дают геройствовать, за спиной лисодемона открывается портал, и оттуда вываливаются Болотников и вся остальная наша команда. Они лихо окружают нас, Болотников что-то командует, и в лисодемона летит слитный заряд из нескольких разных магических сил.

Правда, наша лисица многохвостая мгновенно соображает, что сейчас ей придётся плохо, тоже валится мне под ноги, и на мгновение они с Соколовским исчезают из виду. А потом он возникает снова, но — уже без неё.