Барышня ищет разгадки

— Не человек, — усмехнулся Михал. — Это был не человек. Не стоит злить таких сущностей, а Бельский рискнул, и уверовал в свою правоту, вот и получил. Наш здешний Черемисин, конечно, по силе, мощи, известности и власти никак не мог с ним соперничать, но думал так же, и кончил так же. Погано кончил, если что. А госпожа Серебрякова… это и вовсе отдельная история.

— Вот и рассказывай, — проворчал отец. — Я велел Елистратову и прочим сегодня же завершать все их розыски и завтра быть готовыми предоставить результаты. Но для начала желаю сам быть уверенным, что представляю, вот что ты здесь ввязался и что происходит.

— Ни во что не ввязывался, — пожал плечами Михал, — служил, да и всё. Как все приличные люди, и как вообще положено. Рассказать расскажу, но чуть позже — когда появится ещё одно заинтересованное лицо, так будет правильно. А пока хотел бы знать, кто написал донос.

— И что сделаешь? — заинтересовался Куницын.

— Представления не имею. Возможно, скажу, что сам дурак.

Куницын переглянулся с отцом, и Михал не смог истолковать эти взгляды. Ну и ладно.

— Некий Вениамин Ильин — кто таков? — отец смотрел сурово.

— Секретарь Болотникова, — пожал плечами Михал. — Он, что ли, отличился? А Мироныч-то знает?

— Уже знает. Этот Ильин украл и спрятал какие-то документы, содержащие какие-то доказательства, это вскрылось вчера, как раз когда появились мы и тоже принялись за расспросы. С расспросами задержались допоздна, тут-то и пришла просьба о помощи, и мы не могли не присоединиться к команде спасения, — Куницын тоже отставил чашку.

— А отчего замаскировались по самую макушку?

— Чтобы не вызывать излишнего любопытства, — отрезал отец. — Ни у кого.

— У нас тут все некроманты наперечёт и хорошо известны, кроме разве что тех, кто на тракте разбойничает, так что — любопытство вы всё равно обеспечили.

— Все некроманты? — заинтересовался Куницын.

— Все, все. Но удалось ли узнать, чего переел Ильин, что подался в доносительство? — не то, чтобы это было важно, но…

Михал никогда не обращал какого-то особого внимания на секретаря Болотникова. На месте? На месте. Служит? Служит. У Болотникова обычно служат хорошо, не за страх, а за совесть, потому что тот держит в ежовых рукавицах, но и прикрывает перед ещё более высоким начальством, если вдруг что.

— А вот потому я и спросил, кто такой Востров, — буркнул отец.

— Купец-золотопромышленник.

— И чем ты ему не угодил?

— А я ему не угодил? Не припомню, чтобы он дал повод интересоваться собой или своими делами.

— Выходит, что не угодил. Вот и вспоминай, что между вами было.

— Что поделаешь, всем мил не будешь, — усмехнулся Михал. — Такова жизнь. Но его же можно будет спросить, так?

— Придется, — кивнул отец. — Ладно, говори уже, что тут было, ещё ж нужно будет согласовать наши действия на завтра и далее.

— Да, расскажу. Но сначала вопрос, никак с этим делом не связанный.

Потому что… сейчас или никогда.

— Что случилось? — отец упёрся в Михала взглядом.

— Ничего нового, — сказал Михал и взглянул на Куницына. — Я очень рад, что вы наконец-то нашлись, Иван Алексеевич. К сожалению, я не смогу выполнить данного вам обещания и жениться на вашей дочери. Я давал обещание не ей, но вам, вам и говорю сейчас — случилось так, что обстоятельства мои изменились. И прошу вас освободить меня от обещания.

Куницын молчал, потом вздохнул и грустно улыбнулся.

— Я понимаю, Миша. Увы, ничего не вышло, а я, вестимо, неудачник, просто неудачник. Хорошо, раз это оказалось важным — я, Иван Куницын, освобождаю тебя, Михаила Соколовского, от данного мне обещания.

— А я принимаю с благодарностью, — Михал поднялся и поклонился.

Отец наблюдал за этой сценой с совершенно непереводимой усмешкой, но — Михал его ещё непременно расспросит, где он нашёл Куницына и каким образом притащил сюда. Неужто и вправду побоялся остаться без внуков?

Воздух сгустился безо всякого предупреждения и объявления войны, и в гостиную шагнула Лёля — с сияющими глазами и шубкой в руках.

— Ой, — она застыла возле его кресла и воззрилась на происходящее.

17. У меня нет слов

17. У меня нет слов

К счастью, в тот день никто не мешал нам работать и не бесил. Не знаю, куда делся ревизор Елистратов, наверное — прочёл всё, что желал, и читает теперь что-нибудь другое в другом месте. Вот и славно, потому что беспокойство за Мишу грызло с ночи, и попадись мне кто-нибудь нехороший под горячую руку — я могла бы сделать что-нибудь не то. И потом пожалела бы. А ничего такого делать не нужно ни в коем случае, и так ерунда какая-то творится.

Но — я спокойно рассказала Брагину о визите к Родионовым, не раскрывая, впрочем, вопроса, по которому им нужно было потревожить покой родителя, и приобщила заключение к прочим нашим документам. И почти сразу привезли троих, отравившихся накануне несвежей рыбой — на строительстве работали, все не местные — и пошла я работать.

Когда меня вызвал нашедшийся Соколовский, я как раз завершила опросы и писала первое заключение, а Василий грел нам с Иваном Дмитриевичем щи. Ну слава богу, нашёлся, живой и бодрый, а детали узнаем.

— Получили хорошую новость? — спросил Брагин, усаживаясь за стол.

Уж наверное, моя улыбка шире плеч и сияет на весь подвал.

— Точно, — кивнула я.

В принципе, можно было сказать, что вернулся Соколовский, но… вдруг лучше пока ничего не говорить? Да меня, в общем, и не спрашивали. Но когда я дописала все бумаги и аккуратно сложила их в папку, Брагин глянул на меня и сказал:

— А ступайте уже, Ольга Дмитриевна. Если вдруг что — ну, завтра уже тогда.

— Благодарю, — я его только что не расцеловала.

Подхватила свой тулуп и платок, даже надевать не стала, и шагнула в знакомый дом.

И первым делом увидела даже не Мишу, а его отца — сидит в кресле, смотрит сурово, а увидел меня — так и вовсе.

У меня сердце куда-то ухнуло — неужели всё так плохо, что он явился лично? Или… там что-то ещё?

— Ой, — вылетело у меня от неожиданности. — Здравствуйте.

— И вам доброго дня, — кивнул мне Соколовский-старший. — Ольга Дмитриевна, верно я помню?

— Верно, — кивнула я.