Басаргин правеж

— Долгих лет, — согласился Басарга, отбирая вино.

— Розмыслов толковых хорошо бы еще найти, — неожиданно сказал Софоний. — Ныне, смотрю, умение сие тоже весьма важное. Где храм поставить, где мельницу с мастерской, а где и осадную башню собрать али бой огненный наладить.

— Надо, — согласился подьячий. — Токмо нет на примете никого.

— Я найду, — пообещал боярин Зорин. — И еще над сей затеей поразмыслю. Ну что, за львят? Острых им клыков, железной воли и крепкого здоровья!

— За львят!

Струг с шелестом резал воду, слегка наклонясь, и стремительно уходил в длинный северный день…

Великое дело — попутный ветер с попутным течением. Утром нового дня струг под всеми парусами промчался мимо Холмогор, к полудню — мимо Михайло-Архангельского монастыря. Здесь быстро разрастался новый город. Морская торговля расширялась, корабли становились все крупнее, и уходить в реку почти на сто верст против течения им было не с руки. Без ветра попутного на узкой реке сего не сделать, да еще и на мель легко налететь ненароком. Поэтому причалы ставились теперь здесь, возле самого устья. Рядом с причалами поднимались амбары, навесы, мастерские, дома для работников, хоромы купцов. Какой из этих богатых дворов принадлежал ему — Басарга не знал, но причаливать времени не было, как любопытство ни мучало. Царский приказ — превыше всего.

В море они вышли без опаски. Волнения большого не было, а дни в начале лета на Студеном море такие, что ночей порой и вовсе не замечаешь. Солнца, может, и нет — но видно все окрест, словно оно еще только-только садиться собралось. Ветер, правда, дул боковой — но Тришка-Платошка половину дня проспал, отдохнул, так что с неудобным морем должен был справиться.

К рассвету уставший холоп уверенно подвалил к одному из пустующих причалов и принялся увязывать парус. Дежуривший в порту послушник, поймав конец, намотал его на причальный бык и сразу предупредил:

— Сие для шняк монастырских место! Ныне на промысле они, однако же в любой час вернуться могут.

— Не бойся, мы ненадолго, — пообещал Басарга, сходя на берег.

В этот раз он нашел игумена-сквернослова быстро. Наудачу, тот стоял у приставной лестницы, все еще не замененной нормальным крыльцом, и горячо объяснял нескольким плотникам:

— Да не надобно мне гульбища! На что мне гульбище, коли тут десять месяцев холод с ветрами пополам! Кому тут гулять?! Сосулька тот же час из любого инока выйдет! Делайте, как сказано. На столбах, со стенами да потолком. Дабы, поднявшись, прихожанин сразу в дверь нырнул, в тепло!

— Так ведь не по обычаю, отец-настоятель, не по-христиански, — возразил чернобородый мужик в длинной рубахе, тут и там заляпанной смолой. — Округ собора завсегда гульбище делать положено…

— Ты меня еще вере Христовой поучи, Волкоед! — погрозил ему пальцем Филипп. — За то, что ты мне на исповеди наговорил, тебе не епитимия, тебе ежи в штанах полагаются!

Плотники дружно расхохотались, ехидно поглядывая на старшего — а это был явно чернобородый плотник. И по кличке, и по тому, что за артель с заказчиком спорит, все на него указывало.

— Без гульбища качаться станет, — ухмыльнулся и сам плотник. — Оно завсегда лестницу распирает.

— А ты крестовины ставь, не ленись…

Басарге надоело слушать этот спор, и он положил руку Филиппу на плечо.

— То уже не твоя забота, сквернослов. Собирайся. К царю пора, за шкоды свои ответ держать… — Подьячий протянул настоятелю грамоту. Тот, сразу посерьезнев, принял, прочитал, глянул на печать, потом на подьячего:

— Стало быть, добился своего, боярин?

— Тебя вязать али сам пойдешь?

— Дозволь с обителью проститься, боярин… — Игумен мгновенно осунулся, и голос его стал серым, как рубахи окружающих плотников.

— Прощайся, — великодушно смилостивился Басарга над побежденным врагом. — Полдня тебе хватит? Мой струг у рыбного причала. Туда приходи.

— Приду… — кивнул бывший игумен и побрел к ручью, текущему из Святого озера на гулкое мельничное колесо.

Плотники переглянулись. Лица их были столь красноречивы, что опричник положил руку на рукоять сабли, уверенно посмотрев старшему в глаза. Тот шумно втянул носом воздух, выдохнул:

— Пошли за бревнами, мужики. Будем ставить, как настоятель сказывал. А то как бы не осерчал.

Поведение монастырских работников побудило опричника отступить на струг и не будить лиха. Припасов у них имелось с избытком, без вина тоже не страдали. Так что от обители ему вроде как ничего и не требовалось.

Филипп появился часа через два в сопровождении такой толпы, что у Басарги по спине пробежал холодок. Все это походило на крестный ход — с крестами и хоругвями, прихожанами и прихожанками, священниками, послушниками, иноками. От обычного молебен этот отличался лишь тем, что многие бабы рыдали в три ручья, а иные — и в голос. Мужики не рыдали, но были грустны… Очень грустны. И хотя оружия при них не имелось — такая толпа вполне способна порвать и голыми руками, никакой саблей не отмашешься.

Перед самым причалом бывший настоятель остановился и повернулся к соловецкому люду. Те, как по команде, опустились на колени, истово крестясь и кланяясь:

— Да пребудет с вами милость Господа нашего, Иисуса Христа, — сказал Филипп, осеняя их крестом. — Исполняйте поручения мои в точности, работы завершайте согласно планам, мною составленным… Всем вроде обо всем поведал, каждый дело свое знает… Да… — Он еще раз перекрестил плакальщиков и громко произнес прощальные слова: — На покровительство небес и милость царскую уповаю! Бесчинства государь наш Иоанн Васильевич не попустит!

Плачущая и молящаяся толпа взвыла в горести пуще прежнего, а бывшему их настоятелю осталось только спуститься на причал, пройти по нему до конца и перевалиться через борт струга.

— Отваливай! — торопливо приказал Басарга, пока никому из провожающих не пришло в голову остановить столь почитаемого священника.

Тришка сдернул с быков петли, толкнулся веслом, несколько раз с силой гребнул. Очень вовремя, поскольку толпа сорвалась-таки с места, ринулась по доскам.

— Батюшка наш! Отец родной! На кого же ты нас покидаешь… — покатился над волнами жалобный плач.

— Не соскользнул бы кто, — с беспокойством проронил Филипп и снова подарил осиротевшим детям своим еще одно крестное знамение…

* * *

В этот раз никакого выбора у подьячего уже не было. Пробиваться по Двине против течения — это путь на многие недели. Поэтому пошел он через Выгу волоком в Онегу, дальше через обширное озеро под парусом, вверх по Вытегре к волоку на Белое озеро и из него уже на хоженую-перехоженую Шексну. Две недели — и струг приткнулся носом в песчаный пляж у Калязина, в ожидании того, чтобы его выволокли на сушу и поставили на козлы — на воде и без того места мало. Обсыхать на берегу куда дешевле, нежели причал занимать. Причал летом работать должен, а не лодки попусту держать.