Басаргин правеж

— Твоя рука есть длань Господа! Просила девица честная себе искренней любви — и Господь дал ей любовь! Я же усомнился в силе Господа и смеялся над надеждой ее. И тогда Господь явил мне тебя — того, кто послан был девице в ответ на ее молитву. Но не принял я знака Господнего, не признал силы его и отрицал тебя. Год за годом посылал мне тебя Господь, и год за годом отрекался я от веры в силу его! Апостол трижды отрекался от Иисуса, я же творил сие многими летами! Может ли быть митрополитом тот, кто не верит в Господа нашего? Может ли быть первосвятителем тот, кто усомнился в силе Его? Ты, боярин, есть длань Господня. Ты явил мне силу его, и ты низвергнул меня за сомнение в вере христовой. Посему у тебя, боярин, милости и прощения прошу… Прости мне грех мой и сомнение, посланник Господа, очисти душу мою. На твою милость лишь полагаюсь.

От искреннего покаяния старца по спине Басарги Леонтьева пробежал холодок, и, повинуясь внутреннему порыву, он положил свободную руку Филиппу на голову:

— Нет во мне обиды на тебя, святитель. Успокой свою душу, раб Божий. Ты прощен.

— Благодарю тебя, Господи, — искренне поцеловал его руку Филипп. — Благодарю.

Оставшийся путь они проехали в полном спокойствии. Ненависть Басарги к Филиппу испарилась, словно ее никогда и не было, сам же низложенный святитель пребывал в глубоких раздумьях и молитвах и особого пригляда не требовал.

На дворе Отроч-Успенской обители подьячий передал приговор и своего пленника настоятелю, остановился перед Филиппом:

— Прощай, игумен. Надеюсь, еще не так плохо судьба твоя сложится, как сейчас может показаться.

— Со смирением принимаю кару сию заслуженную, боярин, — низко поклонился святитель. — Будь благословен, посланец небесный, в себе и в детях своих. Раскаяние мое искреннее княжне передай. Ибо виновен.

— Нет на тебе более никакой вины, — уверенно сказал Басарга. — Ты прощен. Живи спокойно.

Поклонившись, он вышел из обители, оставив возок с сидящими на козлах басмановскими опричниками, побежал к съезжей избе, возле которой обычно в городах и ставятся ямы, взял почтовых лошадей и, не жалея ни себя, ни скакунов, помчался в Москву.

Известного при дворе царского любимца допустили к Иоанну сразу, хотя в посольской палате и шло какое-то заседание с земскими боярами. Однако Басарге Леонтьеву сейчас было все равно. Он подошел к трону и упал перед ним на колени:

— Секи мою голову непутевую, государь. Виноват.

— Что с тобою, слуга мой верный? — ласково спросил его с высоты своего трона Иоанн.

— Не слуга, а изменник! — Басарга поднял лицо и уверенно посмотрел царю прямо в глаза. — Секи! Ибо я тебя предал!