Башни человеческих душ

Сначала я подумал, что Бёрк говорит о ком-то другом, но после того, как он принялся указывать на детей, мне стало по-настоящему страшно. Я взглянул на лицо сержанта, но тот лишь смутно кивал на каждое его слово. Им вторили и другие, утверждая, что надо казнить партизан и всех, кто к ним причастен. В этот момент на их лицах отражалось что-то невыразимо безумное, словно на какое-то время они все разом потеряли здравый смысл. А потом заговорил второй часовой: «Их там целая деревня, целая деревня партизан. Я вам точно говорю, сержант. Они долго водили нас за нос, но теперь-то мы знаем правду. Нам нужно уничтожить их всех, всех до единого! Это та великая миссия, к которой готовил нас капитан. Сейчас мы должны действовать».

В этот момент Гюнтер схватился за голову, словно какие-то крохи разума пытались к нему прорваться сквозь пелену, но он лишь кивнул, и сказал, что «так мы и поступим». К этому времени из палатки выскочил капитан Бойль. Подле него семенил, как собачонка, Файвинг, явно напуганный всем происходящим.

«Что происходит? – Выкрикнул капитан. Впервые в его голосе я также услышал нотки страха. – Сержант Гюнтер, как это понимать?».

«Мы поймали их, сэр. Поймали партизан. Они в деревне. Мы должны произвести зачистку, иначе они нападут сегодня ночью».

«Какую зачистку? Что ты несешь? Отпустите этих детей и отправляйтесь спасть! Вы меня слышите или нет? Это приказ, сержант!».

Но они не слышали. Жалкие потуги Бойля урегулировать ситуацию ни к чему не привели. Гюнтер махнул рукой, и часовые выстрелили. Дети повалились наземь, выронив жестяные банки. В этот момент я схватился за рот, чтобы не закричать. Тем временем сержант раздал всей роте оружие, и они двинулись в сторону Вульфрика. Капитан пытался их остановить, пока не получил несколько ударов прикладом, повалившись наземь.

В панике я бросился к себе в палатку, отчаянно пытаясь связаться со штабом. Однако у рации никого не было, по плану следующий сеанс связи был намечен только на шесть часов утра. Не зная, что делать я отправил специальный код, который применяется в случае чрезвычайных ситуаций на фронте. Это своеобразный «крик о помощи», когда надежды на спасение уже нет. Продиктовав цифры и место дислокации роты, я запустил сигнал на повторение, молясь, чтобы его услышал хоть кто-нибудь и как можно скорее.

Потом я снова услышал звуки снаружи. Однако это был истерический крик Файвинга и грубый бас Бойля. Доктор кричал: «я не мог ожидать, что все пойдет не по плану. А что вы хотели, когда согласились на это? Я говорил, что времени слишком мало, нам нужны были исследования, эксперименты. Теперь нам крышка! Я так и знал, что добром это дело для нас не кончится! Что вы стоите? Сделайте хоть что-нибудь с этим стадом баронов, это же ваши солдаты!».

И Бойль сделал. Правда, то, чего доктор никак не ожидал. Он вытащил пистолет и выстрелил Файвингу в лоб. Его тело повалилось прямо у палатки. Я быстро заскочил вовнутрь, опасаясь, что капитан может менять заметить. Спустя десять минут или больше я решился выглянуть снова, однако увидел лишь силуэт Бойля в его палатке. Казалось, он собирает документы.

В этот момент солдаты начали сгонять мирных жителей в лес. Там были все: женщины, старики, дети. Они кричали, умоляли их остановиться, просили пощады, милосердия, но те оставались глухи к их просьбам. Если Бойль хотел получить идеальных солдат, то ему это удалось. Еще никогда я не видел, чтобы люди могли быть столь холодными и жестокими – настоящие, профессиональные убийцы, которые не знали жалости.

Крадучись, я проскользнул в лес и спрятался за деревьями, наблюдая развернувшуюся картину. Солдаты согнали всех прямо к болотам, несколько человек пытались вырваться и убежать, но тут же были убиты. Гюнтер стоял на пригорке вместе со Стефаном, даже в этот час они держались вместе. Сержант громко зачитал приговор, обвиняя жителей в том, что они партизаны или их пособники, а потому, по закону Ринийской империи, приговариваются к смертной казни. К этому времени было развернуто несколько станковых пулеметов. Солдаты взяли жителей «в кольцо», внимательно следя, чтобы никто из них не смог убежать. По периметру было расставлено с десяток керосиновых ламп, отбрасывающих тусклый свет на бледные и испуганные лица жителей Вульфрика. После команды открыть огонь воцарившуюся на мгновение страшную тишину прорезали пулеметные очереди. Воздух наполнили пороховые газы, блики пролетающих пуль маячили в темноте, словно светлячки.

Все закончилось довольно быстро. Спустя десять минут никто из жителей деревни уже не дышал. Несколько десятков раненных добили одиночными выстрелами. Мне показалось, что самое страшное уже произошло, но я ошибся. По непонятной мне причине солдаты начали стрелять друг в друга. Они что-то снова кричали про партизан. Как мне показалось, они теперь видели их в своих же товарищах. Я отыскал взглядом сержанта со Стефаном. Гюнтер снова схватился за голову, точно ее раздирал сильный приступ боли, а Стефан бросил винтовку и обхватил руками дерево, точно ища у того спасения. Он что-то кричал Гюнтеру, но что именно, я разобрать не смог. А потом они побежали. Так быстро, как еще никогда в жизни.

Не зная, что делать, находясь в растерянности и смятении, я бросился за ними, слыша, как за спиной звучат крики и выстрелы. Дальнейшие события пронеслись как в тумане. Мы бежали несколько дней, остановившись лишь один раз у ручья, чтобы выпить воды и вздремнуть несколько часов. За это время никто из нас не проронил и слова. Мы находились в каком-то странном и тупом оцепенении, словно все это происходит не с нами.

Когда мы выбежали из леса к дороге, сержант сбросил китель и нательную рубашку, после чего посоветовал нам сделать то же самое. Это были первые слова, которые он произнес после катастрофы. Последовав его совету, мы со Стефаном сбросили одежду и припустили трусцой вверх по дороге. Надо сказать, что тогда стоял довольно крепкий мороз, как минимум градусов десять ниже нуля, но я практически не чувствовал холода. Ни у кого из нас не было даже легко обморожения! Мы бежали так порядка трех часов, пока не услышали, как сзади едет грузовой военный автомобиль. Как оказалось, это был патруль, следующий в Пельт, чтобы сообщить о разгроме нашей армии при Фриментауне. После я узнал, что почти пять тысяч наших солдат попали в окружение и были полностью уничтожены; лишь единицам удалось прорвать оцепление и отступить к городу.

Поэтому, когда они подобрали нас на дороге, никого не смутил наш ошарашенный вид и отсутствие одежды – патрульные посчитали, что у нас шок и не задавали вопросов. По прибытии в город, нас сначала отправили в штаб, но поскольку всем мы молчали, командование посчитало, что мы повредились рассудком, и отправило нас в военный госпиталь. Там мы попали в отделение для психически больных. Почти все, кто там был – бывшие солдаты с посттравматическим синдромом. Они громко кричали по ночам, отказывались от еды и мочились под себя, если кто-то случайно производил громкий звук. Я надеялся, что нам удастся там переждать какое-то время, но события играли против нас. Объединенная армия союзников уже была на подступах к Пельту. Все командование, больных и важные документы в срочном порядке эвакуировали. Санитарным поездом нас сначала отвезли в больницу Милтры, однако все госпиталя были переполнены. Мы провели там порядка трех суток, прежде чем нас отвезли в психиатрическую больницу Фэллода. Местные врачи не были столь щепетильны, как вы, а потому отыгрывались на своих подопечных, как только могли. Во время одной из процедур, когда нас должны были усадить ванну и включить холодный душ, Гюнтер взбунтовался. В результате, один санитар остался с поломанной рукой, а другой лишился нескольких зубов. У лечащего психиатра была сломана челюсть и отбиты почки. Стоит ли говорить, что с ним было после этого? Думаю, вы и так знаете.

Его бросили в изолятор, где санитары из всего отделения чесали об него кулаки. Через две недели Гюнтера выпустили, однако этот бывший солдат, лучший из лучших, представлял жалкое зрелище: на руках гипс, лицо – один сплошной кровоточащий синяк. Через пару дней лечащий врач сказал, что нашу троицу, во избежание дальнейших проблем, срочно нужно готовить к операции по лоботомии. Мы так и могли бы сгинуть там, но судьба распорядилась иначе.

После поражения в войне, подобные заведения просто наводнили люди с психическими расстройствами. Даже страшно было представить, скольких людей искалечила война, и не только солдат. Больницы снова оказались переполненными, а потому, наиболее «проблемных» больных, было решено распределять по другим богадельням, как правило, наиболее отдаленным. Так мы и оказались здесь.

Рассказ Ансельма оборвался внезапно, словно все, что накопилось в его душе, вылилось, подобно воде из чайника, и теперь там стало пусто, не осталось ни капли. Профессор и Август были не просто в шоке, они находились в ступоре, состоянии, когда совершенно не знаешь, что предпринять дальше. На какое-то время в комнате повисло гнетущее молчание, нарушаемое лишь тихим стуком капель дождя. Бледный свет электрической лампочки отбрасывал на стены зловещие тени сидящих людей, объединенных одной страшной тайной.