Башня на краю света

— Та-ак, ты, значит, дома, — сказал он. — Ну-ну.

Ее будто теплой волной окатило, господи, как же добр муж к ним обоим: он ведь не рассердился и вовсе не собирается кричать. А может, у него просто хорошее настроение оттого, что впереди два дня отдыха и сейчас придут приятели. Она поспешила в кухню, принесла пива и постояла минутку, глядя то на одного, то на другого, потом снова бросилась в кухню готовить обед и, лепя фрикадельки — чуть меньше размером, чтобы хватило на троих, — прислушивалась к разговору в комнате.

Муж сказал примерно то же, что сказала она, вернее, хотела сказать. Что мальчишке, черт возьми, не следовало смываться таким образом, что надо же соображать, раз его туда направили, значит, так нужно, но, похоже, внушая ему это, он потрепал и погладил мальчика и вдруг сам себя прервал неожиданным вопросом:

— А как же ты сумел удрать?

Мальчик, казалось, немного помедлил, прежде чем ответить.

— Просто ушел, и все.

— Как это «ушел»? — интересовался муж.

— Они затеяли ориентирование на местности, и все так суетились, а я не хотел заниматься этой мурой. — Его голос вдруг сорвался на крик. — Терпеть не могу всю эту муру! Поэтому я взял и убежал.

— Вот оно что. Ну а добирался как? — выпытывал муж. — Не мог же ты всю дорогу топать пешком, уж это-то ясно.

И опять ей показалось, что мальчик ответил не сразу. Как будто ему не хотелось выдавать свои тайны.

— Там, в поселке, есть автобус, сначала на нем, потом поездом.

— Вот это да, — сказал муж. — Может, еще и пересадку пришлось делать, а?

— Ну да, пришлось пересесть с поезда на поезд. Иначе как бы я оказался дома?

— Здорово, черт возьми! — сказал муж. В его голосе звучало невольное восхищение. — Черт меня дери, это здорово!

И чуть позже, словно до него не сразу дошло:

— Но это же денег стоит — автобус, потом поезд.

— Нам дают карманные деньги, — поспешил объяснить мальчик. — Я скопил на дорогу. Я их не крал.

— Еще бы! Не хватало только, чтобы ты их украл. Так значит, вам дают карманные деньги? Выходит, ты ни в чем не нуждаешься. Понятно.

Он снова помолчал, а она изо всех сил вслушивалась сквозь шипение фрикаделек на сковородке.

— Значит, ты надумал прокатиться домой…

— Не хочу я больше там жить, — тихо сказал Джимми.

— Но тебя туда отправили, тут уж ничего не попишешь. А раз так, нечего и удирать, понятно тебе?

Мальчик не отвечал.

— Понятно тебе, спрашиваю?

— Не знаю.

— Зато я знаю. Знаю, черт дери. — Слышно было, как на журнальный столик опустилась бутылка. Решительно, но не слишком громко. — Ну ладно, поговорим с твоей матерью.

Он зашел к ней на кухню и прикрыл за собой дверь.

— Я сказал, что нечего ему было удирать как зайцу, думаю, он понял.

— Вот и хорошо, — сказала она и стала переворачивать фрикадельки, хотя было еще рано.

— И всё… Не будем больше про это.

Она кивнула, благодарная ему за то, что ей не придется ничего говорить Джимми.

— Да, вот еще… — Краем глаза она видела, что он чем-то озабочен. — Может, тебе позвонить туда, сообщить, что он дома…

А ей и в голову не пришло, что надо позвонить. Конечно, она позвонит, вот ведь что значит мужчина… сразу сообразил, как поступить. А он, будто вдруг тоже осознав свое превосходство, с важным видом спросил:

— Сама бы небось не додумалась?

— Нет, — честно призналась она. — И в голову не пришло. Но я сейчас позвоню. Скоро. Вот только фрикадельки дожарю.

— Да, так оно будет лучше, — подтвердил он все с тем же важным видом — глава семьи, который должен думать за двоих. — И скажи им, что мы подержим его дома до воскресенья, раз уж он все равно здесь. А потом ты его отвезешь.

— Ладно, — сказала она. Конечно же, она его отвезет.

Но директору, который наконец подошел к телефону, это предложение, похоже, пришлось не по вкусу. Будет вернее, если они сами за ним приедут. И вообще, что это за фокусы и почему ему не позвонили немедленно? Надо надеяться, родители внушили мальчику, какой серьезный проступок он совершил?

Она извинялась, говорила, что они оба разговаривали с Джимми, очень серьезно разговаривали, и снова извинялась, и все это время старалась удержать в себе остатки трепетной радости от того, что муж был так добр к мальчику, и слушала не слишком любезный голос, который несколько обиженно повторил, что такие побеги лишают пребывание ребенка в интернате всякого смысла, ведь его именно для того и взяли, чтобы привести в норму, и подчеркнул, что было бы желательно, чтобы домашние поняли это и постарались помочь им в работе.

— Конечно, — сказала она, когда голос в трубке на мгновение умолк. — Конечно.

И потом, во время более длительной паузы:

— А нельзя ли ему побыть дома до воскресенья?

— Что ж, пусть остается. Но в следующий раз — если это вдруг повторится — я, естественно, рассчитываю, что вы сообщите нам немедленно.

Она кивнула и тут же спохватилась, что директор этого не видит, и поспешила пообещать, что непременно так и сделает, и положила трубку как раз в тот момент, когда муж, выходивший за пивом, вернулся с полным ящиком.

— Ну вот, до воскресенья он остается дома, — сказала она.

— А я что говорил, — кивнул муж. — Давай кончай с обедом, чтобы успеть прибраться, пока они не пришли.

Конечно, конечно. Она завертелась волчком, и к приходу приятелей, которые сразу же сели за стол и стали сдавать, все было в порядке. Их было четверо, приятелей мужа, приходивших обычно по пятницам. Олуф, который был еще меньше ростом и тщедушнее, чем муж, двое других — плотные, будто даже чуть пригнувшиеся под собственной тяжестью, и Харри, самый заметный из них, самый уважаемый, Харри, чье слово имело вес и чьим шуткам смеялись особенно громко и особенно долго. И вообще самый приятный из всех.

Она не раз удивлялась про себя, каким образом Харри оказался в этой компании. Честно говоря, он мог бы проводить вечера и получше. Порой казалось, он вовсе не чета им, скорее, он из других, у кого все как положено — семья, дети, приличная должность, приличное жилье. Однажды она довольно неуклюже попыталась расспросить о нем мужа, но он отмахнулся — не суй, мол, нос не в свое дело, и вдруг огорошил неожиданным вопросом: может, Харри когда-нибудь обидел ее? Вот уж чего не было! Никто в жизни не обращался с ней так уважительно, как он. Она не пыталась объяснить это мужу, позаботилась только о том, чтобы за ужином Харри первому подносить блюдо с бутербродами, и, встречаясь время от времени с его взглядом, выражающим глубокое раздумье, отводила глаза. Она радовалась и немножко гордилась тем, что вот он сидит у нее в доме, но в то же время была чуточку настороже, ведь он, казалось, чувствовал себя здесь как рыба в воде.