Башня на краю света

— Как же так, фру Ларсен, — начал он. — Это уже третий или четвертый интернат, куда вы отправляете Джимми, не правда ли?

Она поглядела на него слегка ошарашенно — он ведь должен сам знать, у них же есть на этот счет сведения, и стала про себя торопливо перечислять: в одном он должен был пробыть три месяца, а пробыл шесть, это там, где держали животных и где ее заставили купить ему морскую свинку, потом был другой, куда фрёкен Лунд позаботилась его отправить после того, как он начал красть, это там, где большая часть площадки для игр использовалась под строительство домов.

«Но мальчишки все понемножку воруют время от времени, — сказал тогда Дункер. — Помнится, и со мной это случалось».

Третьим по порядку шло заведение с бесконечными воскресными фильмами про Гренландию. Но все это он, конечно, знал и без нее, на то он и директор.

— Это уже четвертый, — сказала она.

— Вот об этом и речь.

Он выдвинул ящик письменного стола и вынул тоненькую тетрадь в пластиковой обложке, положил перед собой, и она догадалась, что маленькое дж., написанное карандашом в нижнем углу тетради, как-то связано с Джимми.

— Это личное дело Джимми, — объяснил он, и она невольно отшатнулась, ей было неприятно, что эта штука лежит перед ней, там, где полагалось быть тарелочке с печеньем, а вовсе не какому-то личному делу.

— Хотите посмотреть?

Он придвинул тетрадь к ней, но она энергично затрясла головой, нет, нет, не надо, и вообще, не нравился ей этот директор, решительно не похожий на других — не просто невзрачный мужчина, но прямо-таки уродливый. Обычно они гораздо симпатичнее и, уж во всяком случае, намного приветливее. Он совсем не такой, каким должен быть директор, и говорит совсем не то, что ему положено говорить. Он не объяснял подробно, как он понимает характер Джимми и его «случай», и не прерывал свой рассказ дружеским: «Да вы пейте кофе» или «Не хотите ли сигаретку?» Он не старался облегчить ей разговор, как это обычно делалось, а, наоборот, затруднял, потому что сидел, подперев кулаком голову, и не спускал с нее глаз, так что ей самой пришлось отвести взгляд, ища спасения за окном, в мирной картине раскинувшихся там полей, окаймленных лесом, и ей уже начинало казаться, что она снова едет в поезде, смотрит в окошко, но и тут он не оставил ее в покое и призвал обратно в кабинет.

— К сожалению, две недели назад, когда вы с фрёкен Лунд привезли Джимми, меня не было на месте, мы не говорили с вами и до его приезда, переговоры велись, так сказать, через третьих лиц. Вам не кажется, что, в общем, все свершилось как бы помимо вас? Судя по записи в личном деле, он доставлен сюда с вашего согласия, но я не вижу, чтобы вы когда-нибудь просили забрать его от вас. Правильно?

И, так как она молчала, он добавил:

— Вам не обязательно отвечать на этот вопрос, никто вас не принуждает.

Она ждала продолжения, привычных слов о том, что они хотят только помочь ей, что все делается ради самого Джимми, для его же блага. Но продолжения не последовало, и пришлось ей в конце концов ответить, и она сама слышала, как вымученно прозвучал ее ответ:

— Нет. Я об этом не просила.

Он удовлетворенно кивнул: хоть здесь они до чего-то договорились.

— А теперь я хотел бы задать вам еще один вопрос.

— Пожалуйста, — сказала она, а самой хотелось скорее прочь из его кабинета, снова в поезд, который повезет ее домой, чтобы в ушах у нее размеренно и уютно стучали на стыках колеса, а перед глазами мелькали красивые пейзажи.

— В течение десяти лет вы постоянно живете с человеком, который не является отцом Джимми… — И отвечая на ее встревоженный взгляд: — Да, так здесь написано, фру Ларсен. Любой сотрудник может, а вернее, должен знать, в какой обстановке живет Джимми. Если вы сочтете, что я неправомерно вмешиваюсь в дела, которые меня не касаются, перехожу какие-то границы, повторяю: вы не обязаны отвечать. Но я хотел бы знать, каковы отношения между Джимми и вашим мужем.

— Хорошие, — торопливо ответила она и добавила с возмущением, сама себя не узнавая: — Он ему как родной отец, если хотите знать, он даже очень гордился им, пока не…

— Пока что?

Она нетерпеливо мотнула головой.

— Ни разу в жизни он его не ударил, можете мне поверить. Он всегда был очень добр к нам обоим.

— Точно, фру Ларсен?

— Да уж это точно. Он вообще добрый.

— Знаете что? — Директор опять стал листать тетрадку, дошел до чистых страниц в конце. — По-моему, не стоит дальше заполнять это личное дело. По-моему, вам следует взять Джимми домой.

Она уставилась на него пустым, непонимающим взглядом.

— Вы с вашим мужем можете больше сделать для мальчика, чем мы, посторонние люди.

— Но он же такой трудный! — вырвалось у нее. — Мы не сумеем…

— Я считаю, что сумеете. Это же ваш сын. А что касается его трудности… это ведь как посмотреть. Я знаю детей значительно более трудных. Если уж пользоваться таким определением.

Но он же ворует и вообще стал невозможный во всех отношениях. Ей столько раз это говорили. А теперь вдруг уверяют совсем в обратном. Нет, она ничего не понимает. Они же всегда утверждали, что только они могут что-то сделать для Джимми и что она должна предоставить это им. Они убедили ее — и притом самым дружеским и деликатным образом, — что они с мужем не в состоянии справиться с ним, не та семья, не такие они родители…

Она пыталась припомнить слова и выражения, которыми они пользовались, — недостаточно волевые и не стимулирующие воспитание характера у ребенка. Сами же говорили, чего же они вдруг повернули все наоборот?

— Теперь послушайте, что я хочу вам предложить. Вы берете его домой, и мы сделаем еще одну попытку. Он не вернется в свою прежнюю школу, и впредь никаких спецклассов. Может быть, он получит разрешение поступить в предыдущий класс, тогда по крайней мере не будет затруднений с успеваемостью. Я готов взять на себя все необходимые переговоры и добиться положительного решения. Что вы на это скажете, фру Ларсен?

Мысли ее метались, да что же за человек этот директор, который сидит сейчас перед ней и хочет вернуть ей Джимми? А вместе с ним и ответственность, от которой ее когда-то освободили. Она попыталась выдвинуть последнее жалкое возражение.

— Я боюсь, фрёкен Лунд будет недовольна, — сказала она и убедилась, что он умеет улыбаться.

— Боюсь, что так. Я даже почти уверен, что она будет против. Фрёкен Лунд питает непоколебимое уважение к экспертизе, хотя что это, собственно, такое?.. Но я постараюсь ее уговорить. Согласны?

— Да, — отвечала она, потому что всегда отвечала «да», сидя вот так за столом перед кем-либо из них. Она была в полном смятении. У нее даже мелькнула мысль, что, может быть, это тот самый интернат, где Джимми и следует впредь находиться…

Фрёкен Лунд, естественно, не согласилась с решением директора. Что она и высказала коротко и категорично, когда они уже сидели в поезде и ехали в интернат, чтобы забрать Джимми. Совсем не вовремя, с ее точки зрения.

— Совершенно нереалистическая идея, — сказала она. — Разве он может сейчас войти в норму? Это должно было произойти гораздо раньше. Ничего из этого не выйдет.