Башня на краю света

Но вот на небе начинает наконец что-то происходить!

Отец стоит на крыльце веранды и не отрываясь смотрит в подзорную трубу.

— Ага, вот теперь поглядим! Видите, земная тень начинает понемножку пожирать Луну!

Тетя Нанна (которая от холода стучит зубами);

— Брр, в самом деле!

Мама (кутаясь в светлую шаль):

— О боже! Действительно неприятная картина.

Ты чувствуешь, как ее рука ложится тебе на плечо. Домашний запах ее шерстяной шали смешивается со студеным дыханием моря. У Луны такой вид, будто ей очень хочется убежать от земной тени, да слишком она неповоротлива — чудовищная тень уже настигла и придавила ее.

Мама сжимает тебе руку, зябко передергивает плечами, неприятно ей смотреть на эту тень от Земли, просто отвратительно.

Все мы стоим, уставившись на небо. То, что там происходит, вселяет страх, походит на убийство. А между тем это ничто, всего лишь игра, вроде невинной игры, какую затевает в поднебесье Ханнибалов змей. Только игра несравненно большего размаха, такая грандиозная, что возникает мучительное ощущение пустоты в голове и в груди, во всем теле, до самых ног, упирающихся в землю — в Земной Шар, свободно парящий в пространстве.

Отец (каким-то, чудится тебе, чужим и полным смутного ужаса голосом):

— Вот видишь, Амальд, вот тебе доказательство того, что Земля — шар!

Лунное сияние стало удивительно сумрачным, зловещий серый свет заливает каменные ступени крыльца и обращенные вверх сосредоточенные лица.

И тут происходит вдруг нечто непредвиденное, повергающее в изумление даже Отца, который ошеломленно восклицает:

— Ого, видали!

Длинная огненная полоса внезапно прочертила небосвод, словно сверху, из звездного мира, метнули чудовищное копье, чтобы защитить Луну от земной тени…

Младший Братишка (приплясывая от восторга, ликующим голосом):

— Ну все, сейчас взорвемся!

Отец:

— Какая звезда упала — роскошное зрелище!

Мама (сдавленным голосом):

— Так это была просто звезда? Но тогда, значит, можно задумать желание! Слышишь, Амальд, задумай скорей какое-нибудь желание!

Младший Братишка (поспешно):

— Хочу, чтоб у меня был слон!

Отец (расхохотавшись):

— Слон! Почему бы и нет?

Но потом опять воцаряется молчание, угнетенное, боязливое молчание, а мрачная земная тень продолжает надвигаться на Луну, медленно, но неумолимо — точно судьба.

И ты стоишь ошалелый, перепуганный — но вместе с тем завороженный происходящим, с живейшим ощущением головокружительного полета, будто с бешеной скоростью мчишься на санях то вниз по отвесной горной круче, то над жадно разинутой пастью бездны. Объявший тебя ужас столь беспределен, что переходит в восторг, в ни с чем не сравнимое тихое торжество без конца и края!

Мама (которой больше невмоготу смотреть на истязания, каким подвергается Луна):

— Амальд, вон Плеяды, видишь? А на самом верху — Млечный Путь!

Младший Братишка:

— А почему он называется Млечный? Молоко оттуда льется, что ли?

Мама:

— Нет, ну что ты, просто он белый, как молоко.

Отец.

— Это все звезды. Миллионы земель и солнц! Миллиарды!

Мама (голосом более низким, чем обычно):

— Это дыхание Божие!

Ты с нетерпением ждешь, что скажет на это Отец. А вдруг он скажет: «Знаешь, Эльса, кто ты есть? Ты недоумок». Но он ничего не говорит, и Мама повторяет необычным, низким и взволнованным, чуть ли не угрожающим голосом:

— Дыхание Божие, да. Могучее дыхание Создателя, Творца.

Дедушка Проспер (который попыхивает чубуком, пуская в просторы небес синие облачка дыма)!

— Полно вам мешаться в небесные дела, займемся-ка лучше своими. Луна — просто круг зеленого сыра, а Солнце — круг сыра эдамского, это мы знали еще детьми, и знали, что Земля — круглая плюшка. А все это вместе — легкий ужин доброго старого Господа Бога.

В конце концов померкший диск Луны снова загорелся, чудесная светящаяся дуга выступила из мрака — тоненький серп молодого месяца, который благополучно вырос в полумесяц, а затем и в круглую ослепительную, словно начищенную до блеска, полную луну.

СМЕРТЬ ПЛАТЕНА

Вот и прошла «зима, когда было лунное затмение».

А после нее наступила «весна, когда все стало по-иному».

Не все, разумеется. Как обычно, светит солнце и льет дождь, блестит и жемчужно пенится море, приходят в гавань и уходят корабли. Свищет ветер меж крышами и оградами в травяном царстве Юттиного отца, роится и пляшет после дождя мошкара над журчащим ручьем. И, однако, ничто не осталось таким, как прежде.

«Прежде» и «давно» уже вошли в твою жизнь. Когда-то давно Меррит сидела на зеленом взгорье и дула, нагоняя дождь. Когда-то давно мы парили, раскинув руки-крылья, над Мостом Жизни. И давно — уж это-то действительно было давным-давно, на заре времен, — стояла на самом Краю Света Башня. Теперь нет больше Края Света, где кончается Мир, ибо Мир — это шар и он нигде не кончается. Но вместо туманной Бездны, где Дух Божий носился над водою, появилось нечто еще более ошеломляющее: полное звезд Мировое Пространство, Вселенная, где Земля плавает вокруг Солнца, а Луна — вокруг Земли.

Когда дует ветер и по небу одна за другою мчатся тучи, то можно, особенно под вечер, почувствовать, как плывет Земля.

В такой вот «плавучий» вечер ты встретил Меррит, она держала под мышкой нотную папку и направлялась к Бабушке.

— Амальд, пошли со мной! Я тебе сыграю ту гамму! Ну помнишь? Нашу!

— Ах ту!

— Ну да, а потом ты проводишь меня домой, а то, ты знаешь…

Меррит распахивает свои глазищи. Она подходит совсем близко и дотрагивается до моей руки, я чувствую у себя в ухе ее дыхание.

— Платен ужасно тяжело болен, он может умереть сегодня вечером!

Мы идем мимо домика мадам Мидиор, где живет Платен. Свет горит в окошке его спальни в мансарде. Ты как-то раз заходил туда, чтобы передать ему сумку от Дяди Ханса (сумку, в которой что-то плескалось). Платен лежал одетый на кровати, грузный и оплывший, нос у него был с синеватым отливом, ласковые глаза слегка навыкате, и белки все в красных прожилках. Спаленка у него крохотная, с цветастыми обоями на наклонных стенах, пододеяльник тоже цветастый. Платен тогда весело тебе подмигнул.

— Чудненько, мой мальчик! А глаза у тебя точь-в-точь как у твоего дяди, добрые и ясные, — можешь радоваться! Иди-ка сюда, выпьем с тобой по рюмочке.

Он поставил на стол два бокала, налил в один что-то жидкое и прозрачное, а в другой — густое и красное и добродушно ткнул тебя в бок:

— Будем здоровы!

Плечо Меррит у твоего плеча, ее приглушенный до шепота голос:

— Может, он умирает как раз сейчас, в эту минуту! А твой дядя и Селимсен сидят у него, чтобы помочь, когда он будет умирать!