Башня на краю света
Шрифт:
Дяде Хансу не суждено было вернуться с этой морской прогулки. Много дней подряд велись поиски пропавшего судна, но все было напрасно, и о судьбе Дяди Ханса ничего не известно, если не считать того, что один из рёмеровских рыболовных баркасов, «Онли Систер», спустя три недели обнаружил «Нитуш», перевернутую кверху килем, где-то посредине между островом Судерэ и Шетландскими островами. Море в тех местах было тогда довольно бурным: бушевал летний шторм с силою ветра в десять-одиннадцать баллов и с громадными волнами.
После печальной кончины Дяди Ханса Тетя Роза некоторое время продолжала жить в Мельничном Доме вместе со своей матерью. Позднее она по настоянию Отца была принята в нашу семью. Отец вообще постоянно проявлял
Ах, эти лица, что глядят на меня из своего колумбария — с пожелтевших, покрытых пятнами страниц старого альбома, — им так не хочется быть забытыми, раствориться в небытии, и, право, все они, кого ни возьми, заслуживают торжественной эпитафии! Но где-то надо поставить точку — пусть это будет здесь.
В заключение, однако, в качестве своего рода envoi [1] — несколько слов о лице Дедушки Проспера.
В сущности, красивое мужское лицо, и, если ничего не знать, вполне можно подумать, что оно принадлежит человеку, склонному к глубоким философским размышлениям о той полной противоречий opera semiseria [2] жизни, в которой все мы, хотим мы того или не хотим, являемся актерами.
Дедушка Проспер прожил долго, почти до девяноста лет. Он охотно фотографировался и встречается в альбоме то на групповых снимках (где он непременно оказывается на переднем плане), то сам по себе, на «кабинетных портретах», на которых он выглядит личностью в высшей степени серьезной и респектабельной, я бы даже сказал, значительной, ибо Дедушка Проспер обладал удивительной способностью изображать из себя человека, облеченного доверием и несущего на своих плечах бремя тяжелой ответственности.
1
Envoi (франц.) — последняя строфа, содержащая обращение к особе, которой посвящено стихотворение. (Здесь и далее прим. перев.).
2
Opera semiseria (лат. — итал.) — полусерьезная опера.
На некоторых из этих фотографий на груди у него красуется серебряный крест — это «Медаль за заслуги», награда, которой он удостоился за то, что во время королевского визита в наши края в 1907 году преподнес королю Фредерику Восьмому восемь богато и затейливо разукрашенных утиных яиц.
Я закрываю старый альбом с фотографиями и гашу свою лампу.
Все тот же снегопад и густая темень.
И от этого — головокружительное ощущение вневременности, выпадения из привычной цепи времен.
Сегодня 29 марта 1974 года, свидетельствует календарь. Но ведь это, в сущности, случайность, что мы пишем 1974, а не 1874, или, к примеру, 1174, или же просто 74, да почему бы даже не 7474 или любой другой год, другое время, в какое капризным силам, вершащим людские судьбы, заблагорассудилось бы выпустить в мир бренную и беспомощную человеческую снежинку!
Такие вот думаешь думы, сидя в своей темной башне на краю света и жизни и в праздном изумлении созерцая безмолвно роящуюся лавину снегопада.
Итак, это все?
Нет, еще не все: ты сидел, сидел, глядя в окно, — и тебя сморил сон. Да, так уж получилось: не в силах долее противиться, ты отдался блаженной дреме и окунулся в загадочную, полную лукавства стихию сновидений.
И что ж тебе приснилось? Ну конечно, что ты опять ребенок. Но ах, какой странный — будто подкинутый троллями подменыш: уродливо сложенный, не по годам рассудительный, со слезящимися глазами и изрезанным скорбными морщинами лбом, а ясноглазые, беспечные и дерзкие дети, с которыми тебе так хотелось поиграть (чтобы снова, в последний раз ощутить счастливую юную остроту их жизненного ритма), смеялись над тобою — без всякой злости или презрения, нет, просто снисходительно. И тогда ты тоже засмеялся в ответ, покорно, быть может, чуть горько, и удалился в свой мрачный резерват — туда, где тебе теперь место, ушел обратно в темень и тленность, под сень милосердного снегопада…
Ну теперь-то уж все?
Ах ты господи, нет! Вот еще что: когда я очнулся от своего легкого забытья, снегопад уже кончился и меж медленно плывущими грядами облаков сияли над бескрайними просторами моря звезды — чудесный белый кристалл Капеллы, рыжий топаз Альдебарана, веселая девичья стайка туманных Плеяд, вечно юный резвый Орион со своим сверкающим поясом, — вся волшебная небесная свита весны. А вдали, на горизонте, мерцал свет родного маяка, смертный огонек средь мириад бессмертных, но в этой глубокой, напоенной радостью весенней ночи — тоже звезда средь прочих звезд.
Финн Сэборг
И так бывает сплошь да рядом…
1
— Ну, вот и Роскилле, — сказал попутчик.
Пребен устало кивнул. Это сообщение нисколько его не потрясло: название станции, обозначенное на здании вокзала крупными буквами, издалека бросалось в глаза.
— Так что следующая остановка — Копенгаген, — продолжал сосед.
Пребен облегченно вздохнул. Этот человек испортил ему всю поездку. А он так ждал ее. Попутчик не закрывал рта со вчерашнего утра и был не из тех, от кого легко ускользнуть. Пребен пытался сделать это еще на бельтском пароме, ему даже показалось, что его попытка удалась. Но едва он расположился в салоне и заказал кофе, как за столиком напротив обнаружил своего спутника. Тот доверительно сообщил Пребену, что паром скоро отчалит…
— Все, поехали, — оповестил он и обвел всех взглядом.
Пребен кивнул. Остальные не реагировали. Они поняли это и без посторонней помощи.
Пребен раскрыл книгу и в последний раз попытался углубиться в чтение, но ничего не вышло. Сосед тут же набросился на него, словно только этого и ждал.
— Скажите, а вы не боитесь ехать вот так, один, в столицу?
— Боюсь… — Пребен был вынужден согласиться: ему и в самом деле страшновато.
— У вас ведь там нет никого из родственников?
— Никого, — покачал головой Пребен. — Но я буду жить у людей, с которыми немного знаком мой отец.
— Вот как, значит, у вас есть где остановиться — неплохо: комнату ведь нелегко найти в городе. Они старые? — Любознательность этого человека была беспредельной.
— Нет, сравнительно молодые. — Пребена с детства приучали вежливо отвечать на вопросы. — У них есть мальчик; мы договорились, что иногда, ну, когда они захотят куда-нибудь сходить вечером, я буду присматривать за ним.
Поезд замедлил ход и вскоре совсем стал.