Башня на краю света

— Так-так, где-то тут у нас был лимонад. — Петер открыл шкаф и вынул оттуда бутылку, две рюмки и чашку.

— А чашка зачем? — удивленно спросил Пребен.

— Для Якоба. Он пьет как папа римский. — Петер налил рюмки, затем плеснул вина в чашку, открыл дверцу клетки и осторожно поставил чашку на дно.

— Прошу, старый алкоголик! — сказал он.

Пребен смотрел со смешанным чувством удивления и ужаса, как попугай сполз со своего насеста и, в несколько прыжков подскочив к чашке, начал глотать вино.

— Оно ему, что, в самом деле нравится? — спросил он, пораженный.

— Так он, во всяком случае, утверждает.

Пребен вдруг почувствовал себя чертовски хорошо.

— Твое здоровье! — Петер поднял рюмку. — Ну что, нравится тебе, как я живу?

— У тебя очень, очень уютно. — Пребен сделал глоток, а Петер выпил рюмку до дна и снова ее наполнил.

— Собственно, это — складское помещение, — разъяснил Петер. — Я снял его у фирмы, что на первом этаже. Оно ей пока не нужно и, я надеюсь, не скоро понадобится, иначе меня отсюда вышвырнут.

— Ты что, играешь? — Пребен кивнул на пианино.

— А это кто как считает.

— Сыграй что-нибудь, я очень люблю музыку.

— Позже, сперва немного выпьем. — Петер наполнил рюмки, подошел к клетке и налил Якобу.

— Старина! — заорал попугай, хлопая глазами. Он явно захмелел.

* * *

Сквозь громогласную беседу прорезался телефонный звонок. К аппарату подошел Хойструп.

— Алло! Что вы говорите? Я ничего не слышу, тут такой гвалт стоит. — И он замахал рукой, чтобы утихомирить гостей. — Алло! В чем дело? Шум? Какой шум? Мы шумим… ничего не понимаю. Хорошо, мы закроем окно.

Он опустил трубку, подошел к окну и закрыл его.

— Полиция, — объяснил он. — Им пожаловались, что мы шумим.

— А кто шумит? И кто, черт побери, пожаловался, что мы шумим?

— Это мумии, — сказал Аллерхольм.

* * *

Утомившиеся гости разместились кто где, на стульях и диванах, чтобы немного отдохнуть после сложной игры в шарады.

— Ну, чем теперь займемся? — крикнула Римса.

— Сама что-нибудь придумай. — Гости несколько устали.

— Выдай что-нибудь из своих номеров, Аксель, — крикнула Римса Акселю. — Он такой комик, — объяснила она.

— Верно! Ну-ка, Аксель, изобрази! — Большинство гостей обрадовались развлечению, не требовавшему от них никаких усилий.

— А что именно? — спросил тот.

— Изобрази крестьянина, — орала Римса. — Это у тебя здорово выходит.

— Имя-то наше — Пэсен из Смёрумовре, — промямлил Аксель. Сие должно было представлять народную речь.

— Ха-ха-ха! — залилась Римса, слышавшая этот номер в пятидесятый раз.

— А пришел в город, значит, чего — повеселиться тоже надо чуток, верно — нет? — продолжал Аксель.

— Ну не чудо ли он! — стонала Римса. — Ему бы в артисты пойти!

* * *

Музыку, заполнившую комнату, с одинаковым удовольствием слушали Пребен, Трина и Якоб.

— Что это было? — спросил Пребен, когда Петер кончил.

— Шопен. Тебе нравится?

— Очень! Сыграй еще что-нибудь.

Петер начал «Полонез Ля-бемоль мажор», но, дойдя до середины, внезапно оборвал игру и встал из-за пианино.

— Боже мой! — воскликнул он. — Какое кощунство!

— В чем кощунство?

— В том, что я играю Шопена. Такой дилетант!

— А я считаю, ты замечательно играешь.

— Это потому, что ты ничего не понимаешь в музыке. На самом деле я совсем не умею играть. — Петер подошел к клетке Якоба, отпер дверцу, просунул туда руку и погладил Якоба, бродившего по ее дну в сильном опьянении.

— Когда-то, — начал Петер не оборачиваясь, — когда-то я мечтал стать пианистом-виртуозом. Виртуозом, ты понимаешь, с длинными волосами и галстуком бабочкой. Чтобы ездить по свету и играть Шопена, трактуя его по-своему.

— Почему же ты не стал пианистом?

— Кем хочешь, тем не станешь ни за что. — Петер подошел к Пребену и наполнил его рюмку. — Обязательно станешь чем-то иным. Вот и ты тоже…

— Это не так уж важно, — сказал Пребен.

Секунду Петер сидел в глубоком раздумье. Внезапно он вскочил.

— Баста! Не будем унывать, — сказал он и поднял рюмку. — Служить в министерстве восстановления тоже неплохо. Испей, брате, и возрадуйся! Все равно помирать.

— Только Софья вышла в сквер… — вдруг раздался гнусавый голос.

Петер тут же накрыл клетку одеялом.

— А ну, тихо, ты, свинья, — сказал он строго. — Якоб знает одну отвратительно непристойную песню, — объяснил он Пребену. — И каждый раз, когда напьется, пытается ее спеть.

* * *

Директор Аллерхольм сидел на диване рядом с женой адвоката. Его рука оказалась как бы случайно за ее спиной. Лицо его слегка разрумянилось — в комнате стало душновато, особенно после того, как окно пришлось закрыть.

— Мне как раз вспомнился анекдот о матросе, которого волны выбросили на необитаемый остров вместе с одной пассажиркой, — сказал он, не уточняя, почему ему вспомнился именно этот анекдот.

— Боже мой, наверняка этот анекдот не вполне приличен, — возбужденно захихикала госпожа адвокатша.

— Может быть, не стоит его рассказывать?

— Почему же, лишь бы он не был слишком дурного тона.

Анекдот был именно таким, тем не менее Аллерхольм его рассказал. Не будучи уверенным, что собеседница поняла анекдот во всех деталях, он не поленился затем разъяснить ей и его соль.

— Вы страшный человек, — проговорила госпожа адвокатша.

— Ну что вы, — скромно ответил Аллерхольм.

* * *

— А знаешь, почему я так и не стал виртуозом? — Петер посмотрел на Пребена.

Пребен покачал головой. Глаза его слипались, ему хотелось спать.

— Лишь потому, что мой отец играл. Я имею в виду: играл в покер, и при этом без особой удачи. И вот однажды ему не осталось ничего иного, как повеситься. После этого к нам явились какие-то люди и забрали большую часть обстановки, в том числе и пианино. Это был первый удар по моей мечте стать виртуозом.

Пребен сонно кивал.