Башня. Новый Ковчег 2

Вероятность того, что его переписку отслеживают, а её наверняка отслеживают, заставляло Кравца быть осторожным. Хватку он не терял даже в таких случаях, эти милые юные леночки вовсе не стоили того, чтобы он прокололся и снова попал в лапы следствия. Поэтому вся их переписка с Рябининым была завуалирована под деловые отношения: Юра отвечал за матчасть у Ледовского, а всё материальное обеспечение, так или иначе, шло через Кравца — тему для короткого сообщения всегда можно было найти.

Обычно, когда Антон писал: «встретимся через час» — это означало что-то срочное, причём срочное настолько, что Юре стоило подрываться сразу же, оторвав свою тяжёлую задницу от мягкого кресла. Сейчас, хоть срочного ничего не было, Рябинин, верный секретному коду, сорвётся и поспешит к нему. Что ж… несмотря на то, что они уже всё обговорили, найдётся ещё чего сказать. Во всяком случае: повторим и закрепим материал. Чего не сделаешь ради любви.

Антон убрал планшет, перевёл взгляд на всё ещё испуганную Леночку и усмехнулся. Потом опять наклонился к ней, приблизил лицо, чуть повёл носом, ощущая нежный запах юности и девичьей свежести.

— Ну не бойся, — его рука заскользила по её щеке, по шее, потом чуть ниже. — Расслабься. Юрий Алексеевич сейчас уйдёт по делам. Так что можешь спокойно возвращаться на своё рабочее место. Никто ничего не узнает. А я не скажу. Поняла?

Она судорожно сглотнула и кивнула.

— Ну и молодец, молодец. Хорошая девочка. А хорошие девочки делают что?

— Что? — чуть слышно прошелестела она.

— Хорошие девочки умеют быть благодарными, — и, видя, как она покраснела, он засмеялся и, просмеявшись, жёстко добавил. — В субботу вечером придёшь ко мне. В семь часов.

Антон назвал адрес своей резервной квартиры на триста сорок восьмом. Она покорно прошептала «хорошо», в её глупых, коровьих глазах стояли слёзы.

Всё-таки чертовски аппетитная девчонка — опять подумал он. И действительно почему бы ему и не побаловать себя. Почему бы и не побаловать…

Глава 5

Глава 5. Анна

— Кирилл! Тебе что было сказано делать?

— Помогать Ирине Александровне…

— Ну и? Что-то я тебя при ней не вижу. Думаешь, ты всё ещё в теплицах у себя, что можешь работать спустя рукава…

— Анна Константиновна! Да я всё сделал! Всё, что она велела. Можете сами у неё спросить!

Анна нахмурилась, бросила на него недовольный взгляд. Ругать этого мальчишку уже вошло у неё в привычку. Нет, Кирилл Шорохов был на удивление расторопным, успевал многое, но, закончив порученное ему дело, не спешил проявлять инициативу. Когда Ника работала в больнице вместе со своей волонтёрской бригадой, предпочитал торчать с ней, не сводя со своей подружки преданного щенячьего взгляда, а когда Ники не было, развлекал разговорами девчонок-медсестёр. И если Кирилла вдруг не оказывалось на рабочем месте, Анна всегда знала, где его можно найти. Вот и сейчас торчит с Катей и лентяйкой Щербаковой — гогочут так, что на другом конце больницы слышно.

В глубине души Анна испытывала неловкость и даже стыд перед этим слегка развязным пацаном, вспоминая, как отказалась им помочь, когда они — Кирилл и тот, второй мальчик, который потом погиб, — пришли к ней с рассказом о запертых на заброшенном этаже под предлогом карантина людях. Она должна была, если не сделать, то хотя бы попытаться предпринять что-нибудь, но не стала, и теперь точившее её чувство стыда Анна маскировала под привычное недовольство и раздражение.

Кирилл перешёл работать к ней в больницу совершенно неожиданно. Сначала волонтёрил вместе с Никой, ухаживал за стариками, оказывал разную посильную помощь, и как-то неожиданно выяснилось, что у него не просто получается лучше, чем у всех остальных, — у него лежит душа к их тяжёлому и не всегда благодарному труду. Намётанный глаз Анны уловил это почти сразу. Медсёстры научили его ставить уколы, делать перевязки, менять катетеры, — Кирилл схватывал всё буквально на лету. У мальчишки оказалась лёгкая рука, как у них говорили.

После очередной их волонтерской смены Анна зазвала Кирилла к себе и без обиняков спросила, хочет ли он работать в её больнице.

— Кем? — удивился он.

— Медбратом.

— А так, что ли, можно? — по лицу Кирилла расползлась глуповатая улыбка.

Так, конечно, было нельзя. Даже для работы младшим медицинским персоналом требовались знания. Должны были быть, как минимум, приличные отметки в школьном аттестате, а с этим у Кирилла Шорохова было негусто. И, тем не менее, она сказала:

— Можно.

Потом ей предстояло выдержать бой с Мельниковым, потому что принятие такого решения было совсем не в её компетенции.

— То есть, Аня, я, по-твоему, должен пойти навстречу этому юному Савельевскому протеже, — Олег Мельников зло сощурился.

— Олег, ну причём тут Савельев? — Анна устало вздохнула. — Ерунды не говори.

— Господи, да все в Башне знают, что этот мальчишка встречается с его дочкой. За дурака-то меня не держи.

— И что, ты считаешь, что Савельев не нашёл ничего лучше для друга своей дочери, чем должность медбрата? Уколы, вынос суден, гнойные перевязки, мытьё туалетов… Прямо профессия мечты, у нас ведь все стремятся этим заниматься, — в голосе Анны отчётливо послышался сарказм.

— Кто этого чокнутого Савельева разберёт, — проворчал Мельников себе под нос.

Олегу Мельникову приходилось не сладко на новом посту. По упрямству и почти маниакальной приверженности к своему делу он ничем не уступал Павлу. Чувствовалась, что каждая их встреча — это битва, и единственным объяснением того, что эти двое пока ещё не убили друг друга, было то, что сражались они в общем-то за одно и то же — за жизнь в Башне. Просто методы были разными.

Но в каких бы контрах Мельников не находился с Савельевым, перевод мальчишки из теплиц в больницу всё же одобрил, сказав предварительно, что за этого пацана она отвечает теперь лично, и если что, то виновные головы полетят без сожаления.

— И своему чокнутому Савельеву можешь так и передать! — крикнул ей Мельников уже в спину.

Анна только горько улыбнулась. Савельев может и был чокнутым, но точно не её. Хотя ещё каких-то две недели назад она чуть было в это не поверила…

Почему-то тогда, когда они шли длинными больничными коридорами, возвращаясь от Иосифа Давыдовича к ней в кабинет, когда в Пашкином угрюмом и сосредоточенном молчании она чувствовала растерянность и злость, ей начало казаться, что с каждым шагом исчезает их прошлое, то, что когда-то развело их, разделило на две параллельные жизни, и их опять потянуло навстречу друг другу — потянуло с какой-то невероятной скоростью, отчего кружилась голова, и она, чтобы не упасть, говорила и говорила, стараясь словами уравновесить Пашкину немоту.

Но всё кончилось, не успев начаться. Потому что то, что их разделяло, никуда не делось. И не могло деться. Его вина. Ее вина. То, что было невозможно, нельзя просто так стряхнуть с плеч, и пойти жить дальше.

Их встреча была лишь неловким толчком насмешливого Мироздания, которое одним движением вышибло из-под Анны костыль — её тщательно лелеемую ненависть к Павлу, то чувство, на которое Анна опиралась все четырнадцать лет, и с которым привыкла жить. Оно удерживало её на плаву, помогало держаться, и теперь вдруг, лишившись этого костыля, Анна ощущала такую пустоту в сердце, дыру размером с космос, которую и надо было бы чем-то заткнуть, да нечем.

И если бы не Ника, Анне пришлось бы совсем туго.

Анна улыбнулась, вспомнив своё первое впечатление, почти шок, когда она увидела девочку на пороге Савельевской квартиры. Внешнее сходство племянницы с её покойной сестрой, казалось, было способно сбить с ног. И вряд ли Анна бы оправилась от этого — скорее всего просто медленно, но верно сошла с ума, не в силах выдержать вернувшуюся с того света Лизу. По счастью только внешним сходством всё и закончилось. В Нике при всей её детской и восторженной мечтательности всё же не было бессознательного детского эгоизма, присущего её матери, и где-то там внутри, под хрупкой и обманчивой оболочкой скрывался твёрдый характер — бойцовский характер, доставшийся ей в наследство от отца.