Башня. Новый Ковчег 5

— А ты, девонька, глазками-то своими распрекрасными так не сверкай, майор Бублик и не такие сверкающие глазки видел, и ничего, не испужался. Ты лучше давай-ка быстренько собери пожитки свои, ежели есть тут чего, что сердечку дорого. Колечки, браслетики, платьица какие, что там вашему брату, женщине надо. А лучше б, конечно, налегке нам с тобой выйти, без котомочек. Чтоб вниманья ненужного к нашим персонам не привлекать и ажиотажу не создавать. А там, ужо, мы девонька, найдём тебе всё, что нужно, чтоб нам всем тут утопнуть…

Ника не сводила с майора настороженных глаз. Она ничего не понимала. Что он такое говорит? Что ещё они придумали? Её хотят куда-то перевести? Куда? Они что-то пронюхали, наверняка подслушали, о чём они вчера с Сашкой разговаривали, и теперь… Ника ещё сильней схватилась за край стола, почти силой упершись в него и замерев от напряжения.

— Да ты не боись, девонька, — майор сделал шаг навстречу и протянул руку. — Не боись. Я ж свой, я ж за папку твоего, чтоб нам всем тут утопнуть. Сейчас мы незаметно, как мыши какие у кота под носом, шасть и прошуршим вниз, а там полковник наш ужо всё подготовил…

Полковник? — пронеслось в голове у Ники. Значит, этот Бублик на Караева работает, лично. Что они замыслили? И отца ещё сюда приплёл, гад такой. В душе Ники медленно поднимался гнев. Что-то надо было делать, но что — она не знала. Закричать? Тогда прибегут сюда Бубликовские соколики, да, кстати, а где они? Где курносый Петренко, который лопоухим призраком маячит под дверями — этого малолетнего придурка всегда приставляют к её комнате, он и сегодня с утра стоял. Сейчас дверь была широко раскрыта, а она не видела даже тени, хотя обычно в таких случаях он перегораживал дверной проём. И не слышно никого.

— А где же… все? — не удержалась она от вопроса.

— Соколики-то мои? — майор оживился и даже, как будто обрадовался. — Так соколиков-то своих я, девонька, отпустил, для созданья правдоподобности атмосферы. Соколики мои, чтоб нам всем тут утопнуть, они вперёд нас к полковнику укатили ближайшим лифтОм, а мы — за ими. План у нас такой.

Ах план! Ника смотрела в радостное круглое лицо майора, и в её голове зрел свой собственный замысел. Если этот Бублик говорит правду, и в квартире действительно кроме них двоих никого нет, то надо попытаться, что она в принципе теряет.

— Я… — Ника отлепилась от стола. Мысли в голове были сумбурными, но они уже начали потихоньку складываться в цельную картину. — Мне надо кое-что… взять мне кое-что надо!

Она не понимала, как его отвлечь, чем. Оттолкнуть и побежать, но тогда он поднимет шум. Да и не оттолкнуть его никак. У Ники была не самая большая комната в доме, а с тех пор, как они с Верой перетащили сюда ещё одну кровать из гостевой комнаты (эту кровать потом так никто и не удосужился унести назад), комната стала совсем тесной, и сейчас Бублик заслонял весь проход своей крепенькой коренастой фигуркой.

— Мне надо… книги надо взять, — Ника ляпнула первое, что пришло в голову.

— Книги? — майор, видно, и сам слегка опешил от такого поворота, на круглом лице отразилось недоумение, и Бублик, который, сколько его уже Ника знала, не затыкался ни на минуту, именно сейчас заткнулся, открыл рот, да так и замер. На помощь ему пришла рация — раздался высокий, похожий на сирену звук, и почти сразу же следом заговорил механический голос: «Первый — второму. Ответьте! Первый — второму. Ответьте!»

Бублик от неожиданности подскочил на месте, схватился обеими руками за пояс, которым был перетянут необъятный живот майора, неловко заоборачивался, силясь дотянуться пухлыми пальцами до прицепленной сзади рации.

— От тож, чтоб нам всем тут утопнуть, — привычно выругался майор и, всё ещё пытаясь подцепить и освободить плотно засевшую в кармашке рацию с выдвинутой антенной, принялся объяснять то ли Нике, то ли самому себе. — Это ж всё Петренко, чтоб ему злыдню пусто было. Развлекается по малолетству, дурний хлопец. Я ж ему, ушану бадейкину, чего на днях сказав: поставь мне на энтот аппарат такое звучание, чтоб как гимн с горном барабанило, чтоб мертвяка из могил подняло и перекувыркнуло, а он… Весело ему, телепню, ну ничо… ничо… вот ужо доберусь до энтого хохмача и этами самыми руками голову его шибко умную противу резьбы откручу и назад завинчивать не буду…

Майору кое-как удалось угомонить обезумевшую рацию, она наконец-то стихла, и вместо «Первый — второму. Ответьте!» теперь раздавалось только сухое потрескивание, словно кто-то ломал сухие ветки. Бублик всё ещё пытался отцепить рацию, громко пыхтел и ругал шутника Петренко, правда теперь не так интенсивно. На Нику он не смотрел, а она…

Всё что произошло дальше, случилось так быстро, что Ника с трудом потом могла вспомнить, что её подтолкнуло: то ли взгляд упал на лампу, стоявшую на столе, то ли рука, подчиняясь тем мимолётным приказам, которые как будто сами собой рождаются в голове, нащупала этот предмет, выполняющий скорее декоративную, чем утилитарную функцию (Вера зачем-то принесла из малой гостиной эту лампу, старинную, обтянутую тканевым абажуром, с массивной, бронзовой подставкой, и, объявив, что это красиво, водрузила её на стол), но получилось то, что получилось. Ника схватила лампу и со всей силы обрушила её на лысую голову майора. Бублик издал странный звук, удивлённо крякнул и тяжело повалился на пол.

Несколько секунд Ника в ужасе смотрела на содеянное, на неподвижно лежащее в проходе между кроватями тело, на рацию, которую майор так и не успел вынуть из кармашка, и которая продолжала издавать странные, шелестящие звуки. А потом её словно подбросило, и она, быстро перешагнув — даже почти перепрыгнув через майора — бросилась в коридор, а оттуда к входной двери.

Бублик не соврал — охраны действительно не было, и квартира была пуста, по крайней мере прихожая точно, и Ника, кое-как трясущимися руками справившись с замком, выскочила в общий коридор, быстро сбежала по лестнице, по счастью, не встретив никого из соседей, и остановилась, прижавшись к стене. Нужно было попытаться унять нервную дрожь, привести в порядок мысли и сообразить, что делать дальше. Всё произошло неожиданно, и она совершенно не была готова к такому повороту событий. У неё не было при себе ничего: ни пропуска, ни денег (хотя что она могла с ними сделать? попытаться кого-нибудь подкупить? абсурд), она фактически оказалась запертой в пределах нескольких этажей Поднебесного яруса, ей не пройти ни через одно КПП, а о том, чтобы как-то добраться на самый низ, к отцу — об этом нечего даже думать. И совсем скоро её хватятся, побегут искать — по друзьям в первую очередь. Стоп. Ника с силой остановила льющийся поток мыслей. По друзьям. Конечно же! Вера! У неё есть Вера, о которой она, оглушённая всеми этими событиями, напрочь забыла. Ника с трудом удержала нервный смешок, отлепилась от стены и, стараясь не бежать, чтобы не привлекать к себе внимания, зашагала в сторону Вериной квартиры, молясь про себя, чтобы не встретить никого на своем пути, и чтобы Вера чудом оказалась дома. Или хоть кто-то…

***

Дверь ей открыла сама Вера, сердитая и почему-то заспанная несмотря на то, что был уже час дня. Вера округлила глаза, словно увидела привидение, но быстро взяла себя в руки, втащила Нику внутрь и тут же, высунув голову, торопливо оглядела коридор и только после этого ловко и сноровисто защелкала замками.

Ника в изнеможении прислонилась к стене. У неё подгибались колени от пережитого напряжения, и она едва удержалась, чтобы не осесть на пол.

— Ника! — Вера справилась со всеми замками и теперь беспокойно смотрела на подругу. — Как тебе это удалось?

Она не спрашивала, сбежала ли Ника — это и так было понятно. Кто ж в здравом уме просто так её бы отпустил. Деятельную Веру, с лица которой разом исчезла вся сонливость, интересовали детали.

— Я… Вер, я ударила одного охранника по голове… лампой, — с трудом произнесла Ника, неуверенно, словно и сама до конца не веря, что смогла это сделать. — Помнишь ту лампу, которую ты принесла из гостиной, мы её так и не смогли подключить, она не работала, а ты сказала, что лампа красивая, пусть остаётся…