Баскервильская мистерия этюд в детективных тонах
Шрифт:
«Я думал о падении Виктора, следя за приборами на Альфе, думал вечером, думал, просыпаясь ночью. Вновь и вновь я решал школьную задачку о падении тела. “Тело падает с высоты…” Увы, не абстрактное тело, а Виктор. Почти 150 метров летел он вниз. Если пренебречь сопротивлением воздуха, то падение должно длиться пять-шесть секунд. Чтобы за это же время пролететь в горизонтальном направлении десять метров, надо иметь начальную горизонтальную скорость около двух метров в секунду. Каким образом могла возникнуть такая скорость?
Кажется, на восьмой или девятый день после гибели Бойченко я кликнул Протона и пошел на место падения. На этот раз дорога не показалась столь тяжелой. Протон меня прямо привел к обломку
«Браво!» — воскликнул бы в этом месте следящий за размышлениями Шерлок Холмс.
Так что с героем, которому предстоит сразиться с преступником, в повести дело обстоит прекрасно. А как там с декорациями сцены, на которой разворачивается детективное действо?
Что же, обстановка весьма впечатляющая, уже с самого начала:
«Зима наступала, извещая о своем приближении ураганными ветрами, ночными морозами, внезапными вихрями мокрого снега и града»[352].
Да и дальше не меняется:
«Рано утром налетел ураган. Дом содрогался и скрипел под ударами бешеных порывов ветра. Временами доносился грохот снежных лавин» [353]
Снег, град, ураганный ветер…
И рядом, в первозданной красе, — изящные и ловкие горные козлы-архары:
«Вожак-рогач стоял на скале, огромный, величественный, оглядывался по сторонам, охраняя свое племя. Потом что-то его встревожило. Архар вздрогнул, замер, и уже через мгновение все стадо гигантскими прыжками устремилось в горы»[354].
Будто оживающие статуи рогатых богов, стерегущие покой диких, леденяще-холодных, заснеженных мест...
Словом, можно вспомнить о последнем, ледяном круге Дантова ада и повторить слова, сказанные Шерлоком Холмсом об обстановке вокруг Баскервиль-холла:
«— Сцена обставлена как нельзя лучше. Если дьявол действительно захотел вмешаться в людские дела...»[355]
И он, разумеется, вмешивается:
«Вдруг раздался лай, а затем вой Протона. Жалобный, протяжный вой.
Кронид приподнял фонарь. В стороне от подножия сидел на снегу Протон и, задрав большую голову к звездам, выл»[356].
Наш рассказчик-герой в конце концов раскрывает убийство. Неслучайно был он избран на служение. Логика и здравый смысл — и конечно же прозрения, озаряющие нашего детектива-новичка, — выводят его на преступника.
Не хочу пересказывать сюжет, ибо не о сюжете идет речь, да и зачем же лишать удовольствия тех, кто еще не читал? Приоткрою завесу лишь над судьбой преступника после разоблачения:
«В комнате Харламова царил полнейший беспорядок. Одежда была разбросана, на полу лежал раскрытый чемодан, повсюду валялись окурки. Кровать была застелена, но примята так, как если бы на ней лежали поверх одеяла. Теплой куртки, шапки, горных ботинок нигде не было видно.
Мы стояли, потрясенные случившимся, в глубине души все еще не веря, что развязка наступила.
— Сбежал. Не выдержали нервы, — сквозь зубы произнес наконец Олег…»[357]
Та же история, что и с демоническим убийцей Стэплтоном из «Собаки Баскервилей». Помните?
«Если земля говорила правду, то Стэплтону так и не удалось добраться до своего убежища на островке…»[358]
Если…
Точно так же убийца, уже разоблаченный, бежит от наказания, от возмездия. Исчезает из экспедиции,
пропадает в снежном грозном безмолвии Памира…Правда, в отличие от Артура Конана Дойла, Леонид Бобров все-таки в самом конце, буквально за несколько абзацев до финала, оговаривается, что весной (действие происходит зимой) «…спасательная партия опустилась на дно [расселины. — Д.К.] и обнаружила в сугробе не растаявшего снега замерзшее тело…»[359].
Подобно великим грешникам из «Божественной комедии», убийца вмерз в лед на самом дне глубокой расщелины. Хочу отметить, что несколько ранее, когда личность убийцы уже была понятна сыщику, но мотива преступления он не знал, появлялось подозрение, что корни убийства росли из военного прошлого, из давнего предательства… Если читатель помнит, вмораживанием в вечный лед у Данте Алигьери карают в Преисподней великих предателей. И хотя этот след, это объяснение мотива оказалось ложным, само его появление достаточно многозначительно. Кроме того, читатель узнает о причине убийства, но… Причина, названная в повести, это лишь одно звено в длинной истории преступлений, уходящей далеко в прошлое. И прочие звенья остаются читателю неизвестными.
Чисто несоветское советское убийство
Разумеется, советские «классические» детективы не ограничиваются произведениями Владимира Короткевича и Леонида Боброва. Пробовали себя в этом жанре и признанные мастера советского милицейского романа — в частности, Павел Шестаков. Вопрос неофициального статуса героя-сыщика он решил достаточно просто: герой, «сквозной» сыщик Шестакова, старший следователь прокуратуры Игорь Мазин, получает обычный очередной отпуск и едет на отдых — к друзьям в дачный поселок. Таким образом, он временно исключается из государственной структуры. Мазин теряет профессиональные связи (с экспертами, коллегами, агентами, картотекой), но сохраняет профессиональные качества — опыт в раскрытии преступлений, наблюдательность, умение делать логические умозаключения. Настоящее сотрудника правоохранительных органов становится прошлым частного лица, детектива-любителя. Именно это событие перемещает действие из пространства милицейского детектива в пространство детектива классического.
Итак, в повести «Три дня в Дагезане» Игорь Мазин отправляется в отпуск к другу, адвокату Сосновскому, в небольшой горный дачный поселок. А поселок, в результате проливных дождей, оказывается отрезанным вышедшей из берегов рекой от окружающего мира:
«В полуметре от колеса “Волги” круто вниз уходила гранитная серо-розовая стенка, под ней пенилась, пробиваясь среди валунов, стиснутая ущельем бутылочного цвета речка. Впереди, прямо из скал, росли пихты. Их острые ярко-зеленые верхушки перемежались с ледовыми вершинами хребта, кипенно сверкавшими на фоне солнечного, почти фиолетового неба. Зато путь в долину преграждала черная, подернутая пепельной дымкой туча»[360].
«Черно-синяя туча придавила ущелье. По тяжелому, переполненному водой брюху ее скользили седые клочья, но дождь еще не начался, только отдельные крупные капли, срываясь, постукивали по крыше, врываясь ударами в шум кипящей реки»[361].
Вновь, что вполне логично для детектива, на страницах повести возникает символика пограничного мира — пограничного с миром инфернальным. Болота ли, горы ли, — но природа и в этой повести чужда и даже враждебна человеку, она олицетворяет могучие и очень опасные силы. Драма, разыгрывающаяся на их фоне, не может быть заурядной житейской драмой. Что мы и видим в дальнейшем. Несколько человек собираются в особняке известного художника Михаила Калугина: