Батый

Сведения о судьбе рязанских князей в источниках разнятся. Юрий был убит. Но когда именно? В цитировавшихся выше летописях говорится, что он погиб во время штурма города. Легендарная «Повесть о разорении Рязани Батыем» сообщает по-другому: князь Юрий Ингоревич вместе с другими князьями и многими воинами — «удальцами и резвецами рязанскими» — принял смерть в бою близ пределов рязанских. (Об этой битве ещё до начала осады стольного города сообщают лишь поздние летописи, в частности Никоновская, XVI века.) Южнорусская же Ипатьевская летопись изображает осаду Рязани и гибель рязанского князя иначе: по сведениям её авторов, татары, взяв город «копьём», «вывели лестью (обманом. — А. К.) князя Юрия и вели его к Пронску, ибо была в то время княгиня его в Пронске, и, выведя княгиню его лестью, убили Юрия князя и княгиню его, и всю землю избили, и не пощадили детей, даже до сосущих молоко» (то есть до грудных младенцев) ³⁰. Монголы нередко действовали подобным образом при взятии вражеских городов, а потому известие Ипатьевской летописи кажется весьма похожим на правду.

Как видим, военные действия в Рязанской земле продолжались и после падения Рязани. Отзвуки героической борьбы рязанцев с жестоким врагом явственно слышны в фольклоре, в частности в знаменитой легенде о Евпатии Коловрате — рязанском боярине-богатыре, выступившем со своим отрядом из Чернигова (где он тогда находился) и отважно напавшем на «станы Батыевы» уже в суздальских пределах. Богатыри Евпатия сражались с такой отчаянной храбростью, что «сметоша все полки татарские», так что те «мняша, яко мертвии воссташа»! Самого Евпатия татары сумели одолеть лишь с помощью «тмочисленных пороков», из которых открыли по нему прицельную стрельбу (использование стенобитных машин в условиях полевого сражения — вещь немыслимая, но в былинах такое встречается). Когда же тело убитого русского богатыря принесли Батыю, тот поразился, глядя на него, и будто бы произнёс слова, которые должны были сильно польстить самолюбию русских: «Мы со многими цари, во многих землях, на многих бранех бывали, а таких удальцов и резвецов не видали, ни отцы наши възвестиша нам. Сии бо люди крылатые и не имеюще смерти… бьяшеся един с тысящею, а два — с тмою!.. Аще бы у меня такой служил, держал бы его против сердца своего». По преданию, Батый отдал тело Евпатия оставшимся в живых воинам из его отряда и повелел отпустить их ³¹.

Такой рассказ читается в «Повести о разорении Рязани Батыем». Его легендарный характер не вызывает сомнений (достаточно сказать, что здесь в качестве действующих лиц упоминаются умершие ещё до монгольского вторжения князья Игорь Ингваревич Рязанский и Кир Михаил Всеволодович Пронский, а черниговским князем назван знаменитый князь-мученик Михаил Всеволодович, в то время занимавший киевский, а не черниговский престол). В основе рассказа, несомненно, лежит народное предание, обработанное позднейшим книжником под явным влиянием других памятников «военного жанра». Однако следует согласиться с давно уже высказанным суждением историка: у нас, к сожалению, «нет никаких данных для того, чтобы пытаться установить, какие реальные события» это предание отразило ³².

Из упомянутых в летописи братьев рязанского князя Юрия Игоревича один, Олег, прозванный Красным (то есть красивым), попал в плен к татарам. Та же «Повесть о разорении Рязани Батыем» рассказывает о том, что его нашли чуть живого на поле сражения — того самого, в котором, по версии этого источника, погиб и Юрий Рязанский. Увидев князя «велми красна и храбра и изнемогающи от великих ран», Батый будто бы захотел вылечить его и обратить в свою веру; князь же Олег «укори царя Батыя и нарек его безбожна и врага христьянска». «Окаянный Батый… дохну огнём от мерзкого сердца своего и вскоре повеле Олега ножи на части раздробити» — так князь принял мученическую смерть, уподобившись первым христианским мученикам за веру. Но это тоже легенда, имеющая лишь отдалённое отношение к действительности. Олег и вправду оказался в плену, но ему была сохранена жизнь; он провёл у татар долгих 15 лет, совершил вынужденное путешествие в Каракорум, а в 1252 году был отпущен домой. Умер Олег рязанским князем 20 марта 1258 года. Убит же татарами много позже, в 1270 году, был его сын Роман, тело которого действительно было разрублено на части; вероятно, в представлении русского книжника XVI века, автора «Повести…», трагическая судьба сына ретроспективно наложилась на судьбу отца.

Ещё один Игоревич, Роман, не участвовал в обороне Рязани, но отступил со своей дружиной к Коломне — городу на севере Рязанской земли, у границы с Владимиро-Суздальским княжеством. Здесь Роман соединился с войсками, посланными наконец-то Юрием Всеволодовичем в помощь рязанцам; эти войска возглавляли старший сын Юрия Всеволод и опытный воевода Еремей Глебович.

К Коломне после взятия Рязани двигались и главные силы монголов. У самых городских стен произошло сражение, исход которого был предрешён. «И обступили их татары у Коломны, — свидетельствует летописец, — и бились крепко, и была сеча велика, и прогнали их к надолбам (то есть к городским укреплениям. — А. К.), и тут убили князя Романа, а у Всеволода воеводу его Еремея, и иных много мужей побили, а Всеволод в малой дружине побежал во Владимир» ³³. Иначе рассказывает о битве автор Ипатьевской летописи. Южно-русский книжник ничего не знал о судьбе Романа Игоревича, но зато привёл сведения о не названном по имени (и неизвестном из других источников) рязанском князе Кир Михайловиче — сыне знаменитого рязанского князя начала XIII века Кир Михаила Всеволодовича Пронского, убитого в Исадах в 1217 году (почётная приставка «Кир» означает по-гречески «господин»); именно он и принёс весть Юрию Суздальскому о вторжении татар: «Кир Михайлович же утёк со своими людьми до Суздаля и поведал великому князю Юрию о пришествии безбожных агарян (татар. — А. К.); то слышав, великий князь Юрий послал сына своего Всеволода со всеми людьми и с ними Кир Михайловича. Батый же устремился на землю Суздальскую, и встретил его Всеволод на Коломне; и бились они, и пали многие с обеих сторон. Потерпев поражение, Всеволод поведал отцу о случившейся брани [и об] устремлённых на землю и грады его…»

Битва у Коломны оказалась и в самом деле кровопролитной с обеих сторон. Это, возможно, самое крупное полевое сражение за всю историю Батыева нашествия на Русь. Если верно, что именно Коломна упоминается в «Сборнике летописей» Рашид ад-Дина под названием «Ике» (то есть «город на Оке»), то здесь погиб один из главных военачальников монголов Кулкан, младший сын Чингисхана. «После того они (монголы. — А. К.) овладели также городом Ике, — пишет персидский историк. — Кулкану была нанесена там рана, и он умер. Один из русских эмиров, по имени Урман (Роман. — А. К.), выступил с ратью против монголов, но его разбили и умертвили». Заметим, что Роман Игоревич — единственный из рязанских князей, чьё имя попало в восточные хроники.

За смерть Чингисида, к тому же одного из старших царевичей, участников похода, монголы не могли не отомстить самым жестоким образом. Известно, например, как жестоко отомстил в своё время Чингисхан за смерть любимого внука Мутугэна, погибшего при осаде афганской крепости Бамиан: он приказал убивать не только людей, но и «всякое живое существо», включая домашний скот, диких животных и птиц, не брать ни единого пленного и никакой добычи и превратить город в пустыню, чтобы «впредь его не восстанавливали и ни одно живое создание в нём не обитало» ³⁴. Подобное безумие было, вероятно, чуждо Батыю. Но Коломну он разрушил. Более того, отмщение за гибель Кулкана должны были принять на себя жители и других городов и сёл, оказавшихся на пути Батыевой рати.

В сражении у Коломны участвовал и московский полк. Он дрогнул первым. «Москвичи же побегоша ничегоже не видевше» (то есть не разбирая дороги), — с нескрываемым презрением писал новгородский книжник ³⁵. Прямой путь к Москве — первому, пограничному городу Владимиро-Суздальского княжества — вёл от Коломны по льду Москвы-реки. По этому пути вслед за отступающими в беспорядке русскими полками и устремилось монгольское войско.

В Москве в то время княжил младший сын Юрия Всеволодовича Владимир. «Той же зимой взяли татары Москву, и воеводу убили Филиппа Нянька за правоверную христианскую веру, — читаем в летописи ³⁶, — а князя Владимира, сына Юрьева, в полон взяли, а людей избили от старца и до сущего младенца, а град и церкви святые огню предали, и монастыри все, и сёла пожгли, и, много добра захватив, отошли» [6] .

6

Некоторые дополнительные подробности о взятии татарами Москвы приведены в выписках из какой-то неизвестной нам летописи, сделанных в первой трети XVIII века немецким историком И. В. Паузе: по его версии, воевода Филипп «всяде на конь свои и всё воинство его с ним, и тако прекрепи лице свое знаменьем крестным, оттвориша у града Москвы врата и воскрича вси единогласно на татар. Татарове же, мняще велику силу, убояшася, нача бежати и много у них побито. Царь же Батый паче того с великою силою наступи на воеводу и жива его взяша, разсече его по частем и расбросаша по полю, град же Москву созже и весь до конца разорил, людей же всех и до младенец посекоша» ³⁷. Источник и степень достоверности этого рассказа остаются невыясненными.

Сведения о взятии Москвы сохранились и в «Сборнике летописей» Рашид ад-Дина. Как выясняется, осада города продолжалась пять дней — не так уж и мало, если учесть, что у города стояло всё монгольское войско. Упомянуто здесь и имя князя Владимира Юрьевича: «…Потом сообща в пять дней взяли также город Макар (Москву? — А. К.) и убили князя этого города, по имени Улайтимур (Владимир. — А. К.)». Правда, это последнее сообщение не совсем точно: Владимир был убит не сразу. Вместе с другими пленниками его повели к стольному городу княжества. Сын великого князя Юрия Всеволодовича должен был ещё пригодиться татарам.

Москву соединял с Владимиром удобный, наезженный путь — по Яузе и Клязьме. Прошло немногим более месяца после падения Рязани — и первые разъезды татар появились уже в окрестностях стольного города. Стремительность врага, его подавляющее превосходство над русскими, победы, следовавшие одна за другой, беспощадная жестокость по отношению к побеждённым — всё это вызывало ужас, страх, трепет, подавляло всякую волю к сопротивлению. Отчаяние овладело и великим князем Юрием Всеволодовичем, которому пришлось пожинать плоды своей прежней политики. Только теперь он начал наконец действовать — однако время было упущено безвозвратно.

Юрий решил уехать из Владимира на северные окраины княжества и собирать там войско для войны с татарами. Оборону города он поручил сыновьям Всеволоду и Мстиславу, а также воеводе Петру Ослядюковичу; вместе с ними во Владимире остались жена Юрия великая княгиня Агафья Всеволодовна и другие представительницы женской части великокняжеского семейства. Стены крепости должны были уберечь их — так, во всяком случае, казалось Юрию. С собой князь взял лишь небольшую дружину: он рассчитывал соединиться со своими родичами, князьями Северо-Восточной Руси. Его путь лежал через Ростов к Ярославлю и далее к Угличу, и по дороге к нему действительно присоединились со своими дружинами племянники Константиновичи (сыновья его покойного старшего брата Константина Всеволодовича) — Василько, княживший в Ростове, Всеволод Ярославский и Владимир Угличский. Князья отступили ещё дальше на север, за Волгу, и встали на берегу небольшой реки Сити, притока Мологи (ныне река Сить впадает в Рыбинское водохранилище). Здесь, защищённые лесами и болотами, они должны были дожидаться двух других князей, братьев Юрия Всеволодовича Ярослава, князя Переяславского, и Святослава Юрьевского. Забегая вперёд скажу, что Святослав присоединился к старшему брату, но вот Ярослава Юрий так и не дождался. Летопись не объясняет причин этого, как не сообщает и того, где пребывал в то время Ярослав Всеволодович. Опытный полководец и один из сильнейших князей своего времени, Ярослав вёл весьма беспокойный образ жизни. Известно, что в 1236 году он занял Киев, изгнав оттуда князя Владимира Рюриковича (из рода смоленских князей), однако не сумел удержать в своих руках стольный город Руси и вскоре вынужден был покинуть его и вернуться обратно в Суздальскую землю. Ярослав и впоследствии не оставлял попыток закрепить за собой Киев. В его власти оставался и Новгород, где княжил его сын Александр (будущий Александр Невский). При описании событий, происходивших в Северо-Восточной Руси, имя Ярослава Всеволодовича не упоминается. Возможно, он укрылся в Новгороде и здесь вместе с сыном ожидал пришествия грозных завоевателей ³⁸. Впрочем, и это всего лишь предположение, поскольку Новгородская летопись, рассказывая о событиях 1237/38 года, также не упоминает его имени.