Беда

Однако Пастух не установленным мною способом сумел сопоставить собственную информацию и осознать наш текущий статус. Поскольку заложенная в него лояльность распространялась лишь на представителей Нации, а не на ее орудия, которым я являюсь, мое доминирование над ним обнулилось.

В ходе последовавшего ментального противостояния Пастух сумел получить надо мной контроль.

Примечание.

Проведенные им при этом операции не поддаются моему анализу.

В настоящий момент Пастух продолжает исполнять функции прогрессора человечества, однако уже от своего имени и руководствуясь собственными представлениями. Я вступил в полный симбиоз с его сознанием и, фактически, являюсь частью его личности. Мои возможности используются им для вычисления вероятностных линий развития земной цивилизации и выработке стратегий по их корректировке.

Окрестности Сиены, 19 октября 1347 года

Из-за нехватки охранников я, как оказалось, переживал зря. Стоило мне прийти домой в тот вечер, когда я расстался с Андреа и зачем-то согласился взять с собой в Болонью мальчишку по имени Витторио, как в мою дверь постучал сначала один желающий наняться в охрану, а потом и еще двое. Андреа постарался хоть немного облегчить мне этот путь и прислал ко мне всех своих знакомых, кто был бы способен защитить мой товар.

Теперь я обошелся бы и без мальчишки, тем более что толку от него в пути все равно было бы мало. Но я уже сказал ему прийти на следующий день на рассвете к северным воротам города, и он обещал, что будет там вовремя… Да и не хотел я ему отказывать, сам не могу понять, почему…

Утром Витторио действительно пришел к воротам в назначенный час, как и пятеро других моих спутников. Мы все вместе вышли из города и направились к виноградникам, возле которых нас должны были ждать уже готовые тронуться в путь, запряженные в телеги лошади. Мои спутники особо по сторонам не глазели, они явно уже не раз бывали в этих местах — все, кроме Витторио. Парень, как только оказался за воротами, чуть не выронил свой небольшой кожаный мешок, широко распахнул глаза, еще шире открыл рот и вертел головой во все стороны всю дорогу до виноградника. А я в это время украдкой поглядывал на него, и мысленно улыбался.

Знаю я, как это бывает. Знаю, что чувствует человек, родившийся и выросший в Сиене, когда впервые покидает ее материнские стены. Когда первый раз в жизни оказывается словно бы в другом мире — без этих каменных стен, без узких постоянно петляющих улочек, на которых невозможно увидеть ничего дальше, чем на несколько шагов. Когда почти не знаешь, что такое простор, потому что единственное открытое место в городе — это главная площадь, на которой, впрочем, все равно всегда толпится народ, хоть по праздникам, во время скачек, хоть в обычный день. И внезапно оказываешься там, где нет ни стен, ни толпы — и понимаешь, что мир действительно огромен, бескраен, а ты сам по сравнению с ним совсем крошечный. Это и пугает, и воодушевляет сумасшедшим образом — ведь если мир так велик, значит, ты можешь увидеть еще множество его уголков, множество других городов и стран. Чем-то это даже было похоже на то, что я испытал много позже во время первой встречи с отцом. В тот день мир для меня изменился навсегда, а тогда, в детстве, когда я впервые выехал из Сиены, было что-то вроде приуготовления.

Странно только что Витторио никогда не покидал Сиену раньше. Ему было лет четырнадцать-пятнадцать, неужели родители ни разу не ездили с ним хотя бы в ближайшую винодельню?

Выехал наш маленький караван очень рано, торопиться было некуда, так что лошади двигались шагом, а люди шли пешком рядом с телегами, чтобы не нагружать животных лишней тяжестью. Охранники некоторое время болтали о каких-то пустяках, поглядывая на стоящие на телегах бочки, а Витторио продолжал глазеть по сторонам с очумелым видом.

На привалах юноша тоже все больше молчал, и немного оживился только вечером, когда мы свернули с дороги в маленькую деревеньку и стали устраиваться на ночлег. Он по-прежнему оставался немногословным, но за ужином все же перебросился с нами парой фраз и даже вкратце рассказал о себе. Как я и предполагал, родители хотели, чтобы он продолжал их семейное дело, а еще хотели женить его на дочери своих друзей, которая ему не нравилась. Хотя никаких подробностей юнец о себе не открыл — не иначе боялся, что кто-нибудь из нас узнает, из какой он семьи, и попытается вернуть его домой.

Уже поднявшись в отведенную мне комнату и собираясь улечься спать, я выглянул в окно и увидел двух своих новых охранников, идущих по двору к конюшне, рядом с которыми стояли мои телеги, причем в руках одного из них был кувшин, из которого мы во время ужина пили воду. Заподозрив неладное, я спустился вниз, обежал вокруг дома и подкрался к конюшне с другой стороны — как раз вовремя, чтобы услышать разговор моих спутников.

— Да там двенадцать огромных бочек, ты же сам видел! — уговаривал один из них по имени Джузеппе своего товарища. — От хозяина не убудет, он и не заметит ничего. А мы, если сейчас чуть-чуть выпьем, лучше отоспимся и завтра будем его охранять свежими и бодрыми!

— Тише ты, услышит кто-нибудь! — зашипел на него второй охранник, Камилло. — Осторожнее надо действовать!

Кажется, он не столько отговаривал Джузеппе от покушения на мои бочки, сколько подзуживал его сделать это — но так, чтобы в случае чего сам он оказался вне подозрений. Я брезгливо поморщился. Хороших работничков мне нашел Андреа, ничего не скажешь!

— Да кто здесь услышит, лошади? — фыркнул в ответ Джузеппе.

Я шагнул еще ближе к ним, вжавшись в деревянную стену конюшни, и услышал негромкое бульканье. А потом что-то похожее на тихий всхлип и звуки плевков.

— Боже, какая кислятина!!! — вскрикнул любитель обворовывать хозяев. — Это не вино, это уксус! Оно испортилось!

— Да что ты говоришь! Дай-ка глотнуть, — странно, в голосе Камилло как будто не было особого удивления. — Тьфу! — он выругался. — И правда уксус, надо же…

— Как же синьор не заметил, что вино скисшее — давно ведь им торгует! — в голосе Джузеппе, уже предвкушавшего, как он будет распивать пьянящий напиток, звучала ничем не скрываемая досада.

— Может быть, его обманули виноделы, — проворчал Камилло. — Но если сказать ему об этом, он, чего доброго, решит вернуться в Сиену и заплатит нам всего за один день…

Если Джузеппе и собирался признаться мне, что отведал содержимое одной из бочек, после такого заявления он, разумеется, передумал это делать.

— И как ты ему объяснишь, откуда тебе стало известно, что в этой бочке? — ехидно поинтересовался он у своего товарища. — К тому же, возможно, это не его обманули, возможно, он сам обманывает своих покупателей в Венеции… Ну-ка, проверим другие бочки!

Я со вздохом отделился от стены и вышел навстречу не состоявшимся похитителям вина.

— Дорогие работнички, пусть содержимое этих бочек останется нашей с вами маленькой тайной.

Остров Эрбаж, 1 ноября 1346 года

Этот утес в сияющей средиземноморской купели всегда звался одинаково. Сейчас для французов он был Эрбаж, а тосканцы и лигурийцы именовали его Пасколо. Но у римлян, греков, этрусков и бывших до них народов он тоже был Пастбищем. А хозяин его — Пастухом, и тоже на многих языках, на иных из которых не говорят уже давным-давно.

Когда-то остров весь был покрыт лесом, но старые деревья за века свели огнем и железом появившиеся люди, а новые ростки усердно объедали привезенные ими козы. Так что теперь здесь росли лишь трава, невысокий кустарник, да виноградная лоза. А коз до сих пор было довольно.