Бедные (Империя - 2)

Горст Геслинг понял, что Бальрих прав; он перестал сопротивляться и, задыхаясь, прохрипел:

– Ваши условия!

Бальрих отпустил его. У богача морда снова стала надменной.

– Сто тысяч!
– бросил он.

– Жениться, - ответил Бальрих, задыхаясь от ярости.

– Сто тысяч! Я начинаю с того, чем кончил мой отец.

– Ваш отец далеко не кончил. Он еще предложит мне весь Гаузенфельд.

– В таком случае - весь Гаузенфельд, - с любезным ехидством сказал сын.

– Если бы даже это было в ваших силах, то этого отнюдь не достаточно. Жениться!
– повторил, задыхаясь, Бальрих.

– Неужели ваша сестра стоит дороже всего Гаузенфельда?

– При этих словах Горст Геслинг вытянул шею, чтобы в сумерках разглядеть лицо рабочего.

– А вы еще сомневаетесь?
– крикнул Бальрих. И вполголоса, торопливо, чуть не скрежеща зубами, продолжал: - Если вы не знали этого до сих пор, так еще узнаете! И если вы не женитесь на Лени, то вся ваша жизнь - поймите меня правильно, - вся ваша жизнь будет отныне сплошным страхом. В ближайшем будущем я стану студентом, вызову вас на дуэль. Но я не дам вам умереть, я только сделаю вас калекой. Напрасно вы смеетесь! Я знаю, вы не такой уж трус, но против меня вы бессильны, потому что я хочу - вы слышите, - я требую, чтобы вы женились на Лени!

И так как враг в ужасе отпрянул, Бальрих двинулся следом.

– Вы будете встречать меня всюду, где бы ни ступала ваша нога. По частям будете околевать. И узнаете, на что способен человек, который живет только ради того, чтобы мстить!

– Хвастун!
– пробормотал богач, однако шарахнулся в сторону, как от огня.
– Но и вам, - пролепетал он, - придется кое-чем поплатиться.

– Я отомщу за сестру.

– Какая вам от этого польза?

Бальрих выпрямился:

– Вы не способны любить по-настоящему, и вам не понять меня.

Тут Бальрих заметил, что враг его, стоявший в тени забора, вдруг растерялся. Молодой Геслинг спросил невнятно:

– Но как это сделать?

– Ваше дело - достать денег.

– Вы видели, в каком состоянии я вернулся из города. Ростовщиков вряд ли удастся долго водить за нос.

– Это ваше дело, - повторил Бальрих.
– Достаньте денег, уезжайте с Лени в Англию, женитесь на ней!

Сделав неопределенный жест, богач ответил:

– Попытаюсь.

– И не воображайте, что вам удастся улизнуть. Я отыщу вас в самых отдаленных уголках земного шара еще легче, чем здесь. Я сбросил с себя ярмо наемного раба, заметьте это себе. И для меня не существует больше никаких преград.

Горст пробормотал:

– Единственный выход - обокрасть кассу.

– И вы уедете лишь тогда, когда на нас не падет ни малейшего подозрения.

– На вас, - повторил Горст Геслинг как-то униженно. Но тут же гордо выпрямился.
– А какую сумму требуете вы лично для себя?

– Нет, я не ударю вас. Своего зятя я не бью.
– И Бальрих решительно пошел прочь.

Он только что хотел свернуть за угол, как чья-то огромная тень встала на его пути.

– Ну и ну!
– воскликнул Клинкорум, ибо это был он.
– Вымогатель, разбойник и вор! Ну и ну! И это наш пророк!

Бальрих с изумлением увидел, что учитель словно заплясал на месте. Казалось, перед ним качается башня... Но Клинкорум уже овладел собой; он опустил руку на плечо рабочего.

– Сын мой!
– возгласил он.

Испуганный своим признанием, он умолк, прислушиваясь: но кругом стоял мрак и глубокая тишина.

– Сын духа моего! Ты унаследствовал от меня самое сокровенное, то, что я носил в тайниках души - ненависть к сильным мира сего и смертельную вражду против власть имущих!

– И другой рукой он обнял Бальриха за плечи.
– Сын мой! Во что превратил меня деспотизм! Я шут, я игрушка в руках богачей, я интеллигент! Сам разум лишь игрушка в их руках, они его использовали и надругались над ним! Отомсти за меня! Благодаря тебе я буду знать, что жил недаром!

Тут он совсем повис на шее у своего ученика и чмокнул Бальриха в щеку. Тот снисходительно принял этот поцелуй. Затем обратился к учителю:

– Допустим, я сделаю это, а вы потом отречетесь от меня?

– Никогда! Клянусь крыльями святого духа, никогда!

Клинкорум стоял, словно башня в ночи... Бальрих ощупью пробрался мимо него и кинулся к калитке. Не успел он достичь ее, как еще кто-то отделился от выступа стены. Это был Крафт Геслинг.

– Мне хочется сказать вам, что я глубоко порицаю брата. В нем нет ни чуткости, ни благородства. В вас я угадываю родственную душу.

Но так как Бальрих явно усомнился в этом, Крафт поспешно продолжал:

– Верьте мне. Никогда бы я не смог вести себя так неделикатно и обольстить вашу сестру.

Это бесспорно. В этом отношении ему можно было поверить.

– Что вам, собственно говоря, угодно?

– Помочь вам, мой дорогой.

"Богачи, видно, сумасшедшие, - подумал Бальрих.
– Когда их берешь за глотку, они отдают не только деньги, но и сердце".

Крафт силился придать выразительность своему глухому голосу:

– Вы, наверно, предпочли бы достать денег, не взламывая кассы? Так вот, я знаю выход. Мой брат Горст зашел в безвыходный тупик, он окончательно продался бабам. А у меня есть сбережения.

– И вы хотите ему помочь, - уточнил Бальрих, - чтобы он мог действовать как порядочный человек?

– Это прекрасно, не правда ли? Я так люблю красоту душевную и... телесную...
– При этом Крафт, слегка покачнувшись, обхватил Бальриха за плечи. Тот стряхнул его руку, но Крафт засюсюкал: - Разве я не могу надеяться на дружескую награду?

Он получил пощечину и стал тут же грозить своему "другу" донести на него, выступить свидетелем против него, стереть с лица земли. Выкрикивая угрозы, он убежал.

Крафт поспешил домой: среди ночного мрака он обдумывал свою месть. Смелость, которой недоставало старшему брату, Крафт почерпнул в своей неразделенной любви... Он сказался больным и лег спать без ужина. Долгие часы он терпеливо дожидался возвращения брата. Войдя в спальню, Горст сделал вид, что раздевается, то и дело поглядывая на спящего. Крафт мерно дышал, по временам вздыхая во сне. Тогда Горст перестал притворяться, снова надел пиджак и тоже стал ждать. Светила луна. Когда в окнах фасада погасли последние огни, он, надев мягкие домашние туфли, вышел из комнаты.

Как только брат начал спускаться по лестнице, Крафт неслышно вошел в спальню, откуда доносились стоны отца. Лампа горела на ночном столике, освещая сведенное гримасой лицо главного директора. Он невнятно бормотал что-то во сне. Слышались какие-то отдельные слова, цифры... Внезапная судорога пробежала по всему его грузному телу, скованному сном, Он вдруг приподнялся, опершись на, руки, белый как полотно, и уставился перед собой. Чья-то скрюченная черная тень, будто готовясь кинуться на него, притаилась в углу.