Бедный Авросимов
Шрифт:
Они выпили еще, и Авросимов непослушными губами прикоснулся к сыру, но есть не стал.
– А я вот вижу, что вы там переживаете, - снова заговорил Бутурлин, страшно вам смотреть, как следствие идет?
– Страшно, - признался Авросимов, трезвея.
– Первый раз цареубийцу вижу... Я-то думал: с бородой он...
Бутурлин расхохотался очень располагающе.
– Воистину, - сказал Авросимов, - дивлюсь я, как можно долго так да так учтиво со злодеем?
– А ведь я с Пестелем знаком, - вдруг сказал Бутурлин, наполняя вином кубки.
– Он человек с головой, да. Но и с закидонами...
– Хитрый он, - вставил Авросимов.
– Да не перехитрил!
– А вот и нет!
– захохотал Бутурлин непонятно о чем.
– Вы мне нравитесь, ей-богу...
И он опрокинул кубок свой с жадностью и кинулся прочь. Авросимов попытался было бежать за ним, но не смог подняться с дивана.
А пиршество тем часом продолжалось. Поленья в камине трещали с новою силою. Лица у всех были медного блеска, отчего у нашего героя дух захватывало.
"Веселье-то какое!
– думал он, смеясь просто так, с самим собой.
– Ах, Дельфиния! Где ты есть?.. Откликнись!"
Он все-таки поднялся и с трудом зашагал через развалившихся на ковре молодых людей и дам, подобных Дельфиний, а они пели, кричали и хватали его за ноги, скалясь и гримасничая. Он добрался до двери и вышел в прихожую.
С блуждающей счастливой улыбкой пробирался наш герой куда-то вперед, не отдавая себе отчета, пока кто-то, взявши его за плечо, не остановил. Авросимов увидел давешнего гренадерского поручика, видимо несколько протрезвевшего.
– Где Дельфиния, а?
– спросил наш герой.
– А крови не боишься?
– засмеялся поручик и стал жать Авросимова за плечи, пригибая его к земле.
– Да что вы, сударь?
– возмутился Авросимов.
– Сударь... Да знаете.. Пустите плечо...
– Врешь, - сказал гренадер, - и не таких ломал.
И он стал жать с новой силой, но тут наш герой пришел в себя, и либо отчаяние его было велико, либо деревенская жизнь, здоровая и вольная, в нем сказалась, но он сжал руку гренадера, закрутил ее и отшвырнул обидчика прочь. Поручик вскрикнул и стал на колени.
– Стреляться!
– сказал он.
– Рыжий черт.
– Я вам не черт, - обиделся Авросимов.
– Вы, сударь, шли бы спать...
И тут глаза у поручика потухли, тело расслабилось, он приткнулся на шубах и блаженно улыбнулся.
Авросимов кинулся подальше от этого происшествия и заглянул в одну из комнат. Какой-то штатский с оттопыренными красными ушами стоял на коленях, молитвенно сложив руки, перед молодой дамой, которой Авросимов еще не видал.
Наш герой поспешил затворить дверь.
– Дельфиния, - слабо позвал он, спотыкаясь во мраке о какие-то тела и предметы, - Дельфиния... Душечка, откликнись!.. Дельфиния..
И тут словно чудо произошло. Распахнулась темная дверь, и, лениво потягиваясь, зевая и стараясь прибрать поаккуратнее свои черные волосы, прекрасная Дельфиния выплыла в прихожую под желтый свет единственной свечи.
– Ах, - лениво произнесла она, увидев Авросимова, - Ванюша, рыбонька, вы ли это?
– Дельфиния, - сказал наш герой, воспрянув, - я обыскался вас... А вы все спите?
Они, спотыкаясь, пробирались по прихожей навстречу хохоту, визгу и треску поленьев
в камине и наконец вошли в залу, где от синего трубочного дыма лица были почти не видны и аромат вина и колбасы и тел, почти осязаемый, витал меж ними. И сквозь эту плотную завесу наш герой, счастливый от того, что Дельфиния рядом с ним, увидел своих случайных сотоварищей, предающихся веселью, словно в мире уже ничего не было, кроме этого флигеля во дворе.– Ах, и Милодорочка уже здесь!
– воскликнула Дельфиния радостно и кивнула на молодую даму в белых чулках, которая, заливисто хохоча, брызгала вином в Бутурлина, пытавшегося чмокнуть ее в щечку.
– Какие у вас всё имена удивительные, - восхитился Авросимов, готовый восхищаться всем.
– Чего ж удивительного, - сказала Дельфиния.
– Как у нимфов настоящих... Вы бы мне, Ванечка, кавалер мой алмазный, вина бы принесли, - и плюхнулась на ковер.
Авросимов стремительно кинулся выполнять ее желание, чувствуя, как снова нарастает в нем возбуждение, как руки дрожат, словно в лихорадке. Он схватил целую бутыль и бокалы, и потащил к Дельфиний, и уселся рядом.
– Ах, неучтиво-то как, - засмеялась она.
– Кавалер-то стоя должен даме наливать...
Авросимов выпил свой бокал лихо, по-гусарски, отшвырнул его и наклонился поцеловать ручку Дельфиний. Она уже протягивала ее, белую, с короткими пальцами, с синей жилкой, похожей на крестик, мягкую, пахнущую негой...
– Вы прямо как влюблены в меня, - засмеялась Дельфиния.
В голове у Авросимова был сумбур от хмеля, любви и полумрака.
– Целую вас в ваши рыжие кудри!
– снова засмеялась шалунья и поцеловала, от чего он совсем возгорелся и обхватил ее поудобнее, словно намеревался остаться так навеки.
– Я люблю вас, - прошептал он, сжимая ее все крепче, - едемте ко мне в деревню... к матушке... венчаться... У меня - двести душ!..
И тут она стала вырываться, и, несмотря на немалую силу и невменяемость нашего героя, это ей удалось, хотя, оттолкнув его, она являла собой зрелище жалкое в помятом платье и с растрепанными волосами и, оставив его на ковре, пошла прочь к дивану, где сидела Милодора с бокалом в руке.
– Дель... фи...ния...
– позвал он едва слышно, но напрасно.
Милодора хохотала, слушая рассказ подруги.
– Что это с вами?
– сказал Бутурлин, подойдя к Авросимову.
– Разве это в правилах? Она на вас серчает за насмешку...
– Да какая же насмешка?
– едва не плача, вопросил наш герой.
– Я по чести... Вот крест святой...
– Да бросьте вы, ей-богу, - рассмеялся Бутурлин.
– Зачем же надсмехаться? У нас это не принято... Она ведь и так пойдет... Чудак вы, право.
За карточным столом разгорался спор, даже стекло зазвенело и черные лохматые тени заметались по стенам, и наш герой вдруг почувствовал, что сознание снова возвращается к нему. И тогда его поманило в деревенскую тишину, в покой первозданный, к печеньям, соленьям, где все как говорится, так и пишется, и уже стремительный взлет не казался чудесным таким и не грел, а, напротив, виделся как испытание и искушение судьбы, и он сказал Бутурлину, располагавшему к откровенности: