Бедный Авросимов

– Ах, скорее бы уж это кончилось!.. Чего тянуть?

Бутурлин тотчас понял, что имеет в виду наш герой.

– Да вы все это к сердцу-то не кладите, - сказал он.
– Я вот тоже смотрю, как они друг друга, к примеру, терзают, то есть меня воротить начинает... Но я мимо смотрю, в окно, на снег; думаю, как там вечером нынче...

И Авросимов тоже понял, что имеет в виду Бутурлин, о чем он говорит.

– Никто ничего об другом не думает, - сказал Бутурлин, усмехаясь грустно, - каждый думает об себе...

"Никто, нигде, никого, никогда..." - с ужасом вспомнил Авросимов и тайно перекрестился.

– А государь?

– шепотом спросил он.

– А что государь?
– шепотом же ответствовал Бутурлин.
– Каждый живет как может... Я так, а государь - этак...

– Да как вы можете такое?
– поразился Авросимов.

– Ах, какой вы...
– засмеялся Бутурлин.
– Вот мы эскадроном в тот день на Московский полк скакали, нестройно так... сблизились, я крикнул Бестужеву: "Не вели солдатам своим стрелять. Мы вас только постращаем немножко!.." Ну зачем бы я его рубить стал?

– А коли узнали бы! А коли велели бы... рубить?!
– захлебнулся Авросимов.

– Ну рубил бы, - пожал плечами Бутурлин.
– Сказал бы ему: "Прости, брат" и рубил бы. Да и он бы меня не помиловал, право... А тут обошлось, а вы по неопытности очень это всерьез принимаете...

– На государя руку подняли!
– крикнул Авросимов.

– А государь-то что, Бог?
– захохотал Бутурлин.
– Он ведь тоже о двух ногах, об одной голове... Да вы успокойтесь, мы его в обиду не дадим... захохотал пуще.
– Прелестный у нас с вами спор вышел!

– Какие уж тут шутки, сударь, - с трудом смеясь, проговорил Авросимов. Не пойму я вас, однако.

Тут Бутурлин, желая рассеять неприятное впечатление, произведенное на нашего героя его словами, поманил Милодору, и она тотчас опустилась на ковер возле них. Авросимов глянул было: где же Дельфиния? Но ее снова не было в зале. Милодора обняла его за плечи, шепнула ему:

– Ах вы, рыженький шалун, а Милодора вам уж и не люба?

– Господа, - крикнул Бутурлин.
– Пьем за Милодору!

– А вот они меня любят, - шептала меж тем Милодора нашему герою, кивая на Бутурлина, - а вы так совсем нет... Нет, чтобы на руки меня поднять... Можете?

– Могу, - сказал Авросимов и, обхватив ее поудобнее, поднял с пола.

– Ура!
– крикнул Бутурлин, расплескивая вино.

А чудесные превращения тем не менее продолжались. Казалось, будто из табачного тумана сами по себе возникают призрачные картины, чтобы тревожить нашего героя. Не успел он опустить Милодору на ковер и смахнуть капельки пота со своего лба, не успела она, изнемогшая от визга, глотнуть прохладного кислого вина (а ведь это, заметьте, на виду у Авросимова), как тотчас все смешалось, затуманилось, а когда проявилось, то никакой Милодоры не было и в помине, Бутурлин резко вистовал в дальнем углу, словно никогда и не вставал из-за карт, а на ковре возлежала, подложив руки под голову, та самая молодая дама, которую Авросимов помогал вытягивать из сугроба. Голубое платье ее раскинулось и казалось на темном ковре лесным озерцом. Она лежала и разглядывала нашего героя неподвижными серыми глазами.

– Господи, - прошептал Авросимов, - эту-то еще как зовут?

– Мерсинда, - тотчас отозвалась дама и капризно пожаловалась: - Меня в вине утопить хотели... Нахлестали в лохань вина...

– Мерсинда, - сказал он, уже ничему не дивясь, - а где же Милодора? Кого я на руках держал?

Но она смотрела на него неотрывно и молчала.

– Мерсинда, - продолжал наш герой, - неужто вас, в вашем платье, в лохань окунали?

– Вот горе мое, - засмеялась Мерсинда на эти слова, - вот горе мое... Да как же в платье, когда я голая была!
– И в глазах ее вдруг промелькнул живой интерес к стоящему над ней молодому человеку, чьего имени она не знала.

Голос у нее был хрипловатый, улыбка яркая, подобная цветку. Авросимов опустился рядом с ней на ковер и услышал, как она сказала, словно и не ему, а самой себе.

– Весна придет, почки раскроются. А меня, нимфу молодую чудесную, повезут на белой колеснице по дороге столбовой... А вы грустите чего-то, да?

– Почему же это, прекрасная Мерсинда, - спросил наш герой, - ваши подружки отказывают мне в любви, когда другим все позволяют? Вот и вас другие даже в лохань окунали - и ничего.

– А потому, - ответствовала Мерсинда, - что на это комнаты имеются, где никто вас не видит... А в зале можно ручки целовать да комплименты говорить да смеяться.

В это время в залу вошел гренадерский поручик, красивый и трезвый.

– Вот он, соблазнитель мой, - засмеялась Мерсинда с томностью.
– А уж силен, силен!

– Да я его одной рукой свалил, - сказал Авросимов.

– Силен, спасу нет... Он меня на руки взял и в лохань...
– она засмеялась.
– Всю прямо в калачик свернул...

– Да я ж его запросто свалил, - сказал Авросимов.

– Силищи у него ужас, спаси Христос!
– сказала она, вспоминая.

– А я сильнее, - сказал Авросимов.
– Хотите, я вас к потолку подниму?
– И он напряг мышцы, готовясь по первому ее знаку совершить геройство.

– Вот он, силач мой, - засмеялась Мерсинда, не обращая внимания на нашего героя.
– Ох и силен!

Авросимов почувствовал, что не может теперь отступиться, не может, что готов схватить ее в охапку и бежать с ней в комнаты, ото всех подальше, но трезвое ее наставление уже руководило им, и он сказал, надеясь:

– Пойдемте со мной, прекрасная Мерсинда... Я вас в лохани топить не буду.

– Пойдемте уж, - согласилась она, словно только и ждала его предложения, и поднялась с ковра.

Теперь уже с Мерсиндой пробирался наш герой на своих дрожащих ногах по шубам, наваленным в прихожей, теперь уже Мерсинду держал он за руку, все больше поражаясь легкости, с которой она согласилась ответить на его любовь.

И они вошли в ту самую комнату, из которой еще совсем недавно возникла встрепанная Дельфиния, и Мерсинда, привычно и деловито сняв нагар со свечки, уселась на красную кушетку и с легкой усмешкой выжидательно уставилась на нашего героя, который, опустившись на стул, застыл.

Так они молчали несколько минут. Потом Мерсинда, теряя терпение, спросила:

– Ну, что же мы с вами делать будем?

Наш герой только слюну проглотил, а выговорить ничего не смог. Тогда она похлопала по кушетке.

– Хоть рядом сядьте, горе вы мое...

– Где... рядом?
– выдавил Авросимов, теряясь окончательно.

– Горе мне с вами!
– засмеялась она одними губами.
– Идите вина выпейте... Ступайте же!

Он встал и вышел и, уже не разбирая дороги, ринулся в залу. Дельфиния встретилась ему, но он оттолкнул ее.