Бег по взлетной полосе
Шрифт:
Это отличный шанс провернуть задуманное, я спешу к полке и роюсь в стопке дисков – мудак смотрит «ЗВ» исключительно на английском, но для нас с мамой великодушно включает субтитры.
Стараюсь не мешкать, выдвигаю спрятанный телефон Кита так, чтобы камера видела все, но «папочка» грузно встает с кресла.
– Дай-ка я сам. После того как ты мне коллекционную фигурку за пятьдесят косарей повредила, дорогу туда вообще забудь, а то отработать заставлю. Сядь! – И я подчиняюсь: сажусь на диван и едва не плачу от досады.
На протяжении часа он пьет и цитирует диалоги героев, и его
Скоро фильм остается включенным только для фона, а Игорь принимается выносить мне мозги разговорами о юности.
– Да не расстраивайся ты из-за него, мы на районе таким ушлепкам сразу зубы выбивали. Тебе нужен нормальный крепкий мужик, Ян! – Он отставляет пустую бутылку и прищуривается, пытаясь сфокусировать мутный взгляд на моей груди.
Рефлекторно проверяю пуговицы на рубашке, но не меняю наивного и восторженного выражения лица.
– Игорь, а почему ты решил, что Кит плохой человек? Как догадался?
– Никак. Просто мне тут не нужны посторонние. Вы пришли сюда на все готовое, от вас требуется полное подчинение и безоговорочная преданность. Твоя мать их худо-бедно демонстрировала, а вот ты… Никак не хочешь быть лояльной. Теперь и она задает слишком много вопросов. Достала, нахер. Знаешь, что я сделаю, если не перестанешь артачиться? – Игорь эффектно щелкает пальцами, и его несет: – Пропишу тебя с матерью в бомжатнике на окраине, разведусь с ней, а деньги за квартиру оставлю себе. Компенсирую моральный вред. А паспорт потом потеряю и восстановлю чистеньким. Поняла? А если вякнете, размажу в суде. Поняла?
– Да поняла я! – спокойно соглашаюсь, но во рту пересыхает.
Кажется, вот оно… Неужели первая жена действительно была и ее постигла такая участь? Неужели мама перестала его устраивать и он поступит с ней точно так же?
В досаде кусаю губы. Как жаль, что не вышло записать его угрозы. Да и… Разве решилась бы я показать это видео бедной маме?
– Шутка… – Игорь примирительно поднимает грабли и шлепает ими по ляжкам. – Не собираюсь я вас кидать. Купим дом, заживем одной дружной семьей… Вы у меня совсем по-другому запоете. Вот эти бунты твои, Янка, от отсутствия мозгов. Но это лечится. Я тебя вылечу. Видела, какой у меня ствол? Нет пока? Или уже да?
Молча смотрю на него, в голове гудит.
Ненавижу. Господи, как я его ненавижу.
– Кстати, оружием увлекаются только победители по жизни. Еще одна моя страсть! – ухмыляется Игорь. – Папашка-то твой небось не умел стрелять?
– Нет, он не понимал этого… – Спохватившись, я отвожу взгляд и чувствую жгучие бессильные слезы.
– А я и не удивлен. Для этого яйца нужны, а он даже одну бабу не смог удовлетворить. Ласты склеил, а я распоряжаюсь всем, что ему принадлежало: его недвижимостью, его женщинами. – Придурок ржет над собственной несмешной шуткой, а я сгораю от ненависти. Лютой разъедающей все ненависти.
У тебя ничего не выйдет.
Я свалю тебя.
Когда-нибудь я тебя уничтожу.
– Эх ты. Вообще жизни не знаешь, подруга! – Он опирается на подлокотники, кряхтя, поднимается, сшибает углы и орет из темноты: – Сюда иди!
Не знаю, какая идея на сей раз пришла в его тупую башку, но мне пофиг – встаю и плетусь на зов.
В
«кабинете» полумрак, светится лишь голубое табло на дверце сейфа, Игорь склоняется над ним, тычет пальцами в кнопки, но пару раз промахивается. Напрягая хреновое зрение, из-за его плеча наблюдаю за происходящим и стараюсь запомнить цифры кода.Игорь бесшумно раскрывает бронированную дверцу, достает ружье, перекладывает с ладони на ладонь, вскидывает, наводит на меня и скалится.
Я замираю.
– Не заряжено, не ссы. Но в воскресенье – было! – Он снова хохочет, хватает меня за запястье, и металлическая тяжесть ложится в мою руку. – Это «Сайга», карабин на базе «калаша». Ну как?
Сжимаю холодную рукоятку и мучительно жалею, что в нем нет патронов. Иначе мудак сплясал бы передо мной джигу и встал на колени. А потом я бы вынесла ему мозги. Но уже в прямом смысле слова.
Игорь ловит мой взгляд и, хоть и пьяный, забирает свое сокровище и прячет обратно в сейф.
– Вали отсюда, подруга. – Он шлепает меня по заднице и на миг задерживает на ней свою граблю. – А то точно никуда не выпущу.
Ночь плотной шторой опустилась на город, черное покрывало с нитями серебристого люрекса укрыло землю до самого горизонта. Где-то там, вдалеке, осталось мое детство. Там осталась моя больная любовь, там остались надежды и планы. А здесь – ничего.
Тишину нарушает лишь мерный храп гребаного урода, похожий на хрюканье борова.
Это были не просто угрозы. Как только он приберет к рукам все, что мы имеем, перестанет изображать из себя спасителя сирых и убогих и начнет отрываться.
Он отравляет мой воздух своим перегаром, мои дни – своим присутствием, он задумал недоброе, но у меня нет никаких доказательств. У меня нет голоса, а ему в очередной раз сойдет с рук любое зло.
Дышу на стекло, рисую на мутной поверхности сердечки, цветы и узоры и плачу. Все, что я могу, – выкрасть документы и спрятать их, оттянув драгоценное время, и прослыть воровкой и неуравновешенной дурой в глазах мамы. Но лучше уж так, чем попасть в его паутину и стать полным ничтожеством.
Прислушиваясь к громоподобному храпу, тихо выхожу в коридор и крадусь к «кабинету», набираю комбинацию цифр на табло, обнаруживаю в верхнем отделении сейфа бумаги в прозрачном файле и засовываю их под рубашку.
Влажный ветер трогает лицо, треплет волосы, пробирается за шиворот и вызывает мурашки. За пазухой, прилипая к потной коже, шуршит файл с документами – Игорь порежет меня на ремни, когда обнаружит пропажу, но я не отдам их даже под пытками и не позволю ему испоганить нашу жизнь.
Брожу по пустым ночным улицам – обхожу стороной шумные компании и одиноких мужчин, избегаю освещенные участки, шмыгаю носом и судорожно соображаю.
Нужно где-то спрятать бумаги. Вариантов спасения нет, но я должна их найти…
За спиной раздаются быстрые шаги – погрузившись в себя, я не сразу обращаю на них внимание, а потом становится слишком поздно. Кто-то ловит меня за рукав и рывком разворачивает к свету фонаря. Вскрикиваю, и колени подкашиваются.
– Эй, это я! – Надо мной возвышается Кит.