Бег по взлетной полосе

Мое сердце, выросшее вдруг до огромных размеров, не вмещается в груди и гулко бьется о ребра, от изумления, восторга и нежности кружится голова. Кажется, я никогда не слышала ничего более пугающего и… прекрасного.

– Ты не отвалишь, Кит. – Тормошу его, и голос срывается. – Ты обещал, что никогда не оставишь меня. Это не одержимость… Это – судьба. Ты мой. А я твоя. Навсегда, понял?

Дергаю молнию на черной толстовке и прикасаюсь губами к его шее – совсем как тогда, на плитах у пруда. Он коротко вздыхает, напрягается и судорожно расстегивает верхнюю пуговицу на моей рубашке.

Глава 35

Я блуждаю по пустым притихшим комнатам, заглядываю в углы и проемы приоткрытых дверей, но мысли все еще летают по предрассветным улицам спящего города, где мы с моим парнем, взявшись за руки, просто идем в никуда и мечтаем. И мне не надо пояснять шутки или выбирать выражения, а он предугадывает все мои желания, потому что мы понимаем друг друга с полуслова.

Мы понимаем друг друга без слов.

Папа не бросил меня, не оставил одну. За моей спиной всегда стоял Кит.

Это похоже на сказку…

Провожу пальцами по распухшим губам и саднящему пятнышку у ключицы, тихо смеюсь и трясу головой.

Если бы Зоя узнала о нашем сегодняшнем разговоре с Китом, это ее убило бы. И пусть ее разорвет от зависти: от нашей любви еще офигеет весь мир!

Суровая действительность внезапно отрезвляет. Еще не все уроды получили по заслугам. И едва ли получат, потому что я слишком слаба.

Все, что я смогла, – стащить документы и отдать на хранение Киту, сбивчиво пояснив, что мне негде их спрятать, поймала его настороженный взгляд и понесла чушь про отчима-придурка, которому хочу сделать подлянку.

Кит не поверил – я видела. Но не стал задавать вопросов.

А я так и не решилась впустить его в потайную часть души, которую хочется скрыть ото всех. Мое бессилие, мой страх, мое унижение под дулом ружья… Разве нужно говорить об этом Киту – самому светлому и дорогому человеку в моей жизни?

Не знаю, заметил ли Игорь мое отсутствие в комнате этой ночью, не знаю, обнаружил ли пропажу… Не знаю, что ждет меня вечером, но надеюсь продержаться до приезда мамы и еще раз поговорить с ней.

Забираю телефон, притаившийся за стопкой дисков, и тяжко вздыхаю. Мой план был бы блестящим, если бы сработал.

Дурные предчувствия теснятся в груди: мне кажется, что мышеловка вот-вот захлопнется, что Игорь перейдет черту, а я даже не могу связаться с мамой… Но нежная, трепетная, огромная и теплая, как морская волна, любовь снова накрывает с головой, и я тону в ней.

– Господи… Как же я люблю тебя, Кит. Такое вообще возможно?.. – быстро шепчу и упрямо улыбаюсь. – Со мной ничего не случится, потому что у меня есть ты. Я свалю его. Он – никто, и я обязательно его уничтожу.

Обострившаяся интуиция ведет меня в комнату. Прячу телефон, достаю из-под кровати рюкзак, вытряхиваю в тумбочку захламившие его мелочи – брелоки, ручки, визитки и скомканные билеты – и под завязку набиваю необходимыми вещами, теми, что брала в двухдневный школьный поход со сплавом по реке. Подумав, туда же отправляю любимую книжку, сохранившую в целости подачки Игоря. Жужжат молнии, и я удовлетворенно осматриваюсь.

Снова выхожу на кухню, колдую над кофеваркой, считаю темные вязкие капли, наполняющие чашу, и жду. Бессонная ночь не прошла даром – на периферии зрения мелькают темные тени, веки тяжелеют, руки и ноги становятся ватными…

Шумит лифт, на лестничной площадке раздаются гулкие шаги и эхо противного мерзкого голоса, который я узнаю из тысяч других голосов. Игорь ковыряет ключом в замке, вваливается в прихожую и, щекой прижимая к плечу телефон, орет в трубку:

– Да, я уже на месте. Да, готов весь пакет. Единственный собственник, состояние жилое, обременений нет. Я и регистрацию могу за полчаса выправить. Да, я представитель по доверенности. Пусть ждет, я сказал! Пусть ждет!!! – Завидев меня, «папочка» плотоядно прищуривается, заканчивает разговор, избавляется от обуви и вплывает на кухню. – А вот и ты, подруга. Ну что, начнем разъяснительную беседу с начала?

Мгновенно просыпаюсь – вскакиваю со стула, шарахаюсь вправо, уворачиваюсь от широко расставленных граблей гребаного урода и прячусь в комнате.

Паника мешает связно мыслить, я снова превращаюсь в загнанного жалкого зайца и ненавижу себя.

– Ну сколько раз еще тебе повторять, шалава малолетняя: ночевать нужно дома! Оторвут башку – что я матери-то буду говорить? – нудит Игорь, приближаясь к двери. – Когда же ты прекратишь к нему бегать, а?

Достаю из тайника телефон Кита, включаю запись и, едва не уронив, дрожащими пальцами прислоняю к основанию пыльной настольной лампы.

Спустя секунду в комнату врывается Игорь, и я пячусь.

Он подходит вплотную, и в нос ударяет резкий запах вчерашнего перегара и лосьона после бритья, склоняется надо мной и медленно расстегивает пуговицы на моей рубашке.

Взвиваюсь от негодования, но он срезает меня пустым мутным взглядом, и я закусываю губы. Тошнит и колотит, руки непроизвольно сжимаются в кулаки, но страх парализует волю и не дает нанести удар.

Гребаный урод находит засос, поставленный Китом, и его холеную рожу перекашивает.

– Вот дура, мать твою. – Белесая бровь дергается, на шее вздуваются жилы, «папочка» коротко размахивается, и мне прилетает по лицу. Из глаз брызжут слезы. – Может, мне пристрелить этого щенка, чтобы ты поумнела??? Короче, сегодня его задержат для досмотра и случайно найдут наркоту в кармане. Не благодари…

Он швыряет меня к стене, вытирает ладони о брюки и приказывает:

– Ключи. Живо. Будешь сидеть дома, пока не загнешься нах.

– Они… В прихожей… – Пережидаю звон в ушах, задыхаюсь от сковавшего горло спазма, поднимаюсь и убираю волосы с потного лба. – На старом месте.

Смотрю на него снизу вверх, но снова замечаю в его обычно пустых мутных глазах что-то недоброе, сальное, грязное, что-то, от чего хочется выпить стакан холодной воды, залезть под душ и отмыться.

Он шагает ко мне, но в его кармане гудит телефон.

– Да. Закажи столик где обычно. Буду в течение часа и обработаю их… – отвечает он и отваливает, а я пытаюсь собраться воедино: заправляю за уши дурацкое каре, вдыхаю и выдыхаю, стираю слезы, прижимаю ладонь к пульсирующей щеке и сгораю от ярости.