Беглец

Позавтракав наскоро, Травин вышел на улицу — до начала рабочего дня оставалось совсем немного. Морозы, стоявшие всю первую половину первого весеннего месяца, отступили, и солнце уверенно превращало снег в лужи и вязкую грязь. Людской поток растекался по многочисленным конторам и учреждениям, переполненный трамвай прогрохотал по Советской улице, работники коммунхоза снимали со стен и крыш плакаты, знамёна и транспаранты — за день до этого Псков отметил День Парижской коммуны. Возле крепостной стены к Травину прицепилась молодая цыганка, она трясла цветастыми юбками и размахивала руками. На шее у неё болталась одинокая монета на верёвочке.

— Вижу, перемены тебя ждут, — она заступила Сергею путь, а когда тот попытался её обойти, прошмыгнула вперёд, — дай сюда руку, всё расскажу, что есть и что будет.

У Травина были лишние десять минут, серебряный полтинник в кармане и хорошее настроение, цыганка выглядела голодной и уставшей, впавшие щёки, синие веки и не по-цыгански бледная кожа подчёркивали огромные чёрные глаза, иссиня чёрные волосы были всклокочены, тем не менее, выглядела она совсем не неряшливо и приятно пахла корицей. Молодой человек не смог отказать, протянул руку, а когда гадалка попыталась вцепиться в неё, вложил ей в ладонь монету.

— Считай, погадала, — сказал он, — иди, купи себе пирожков на завтрак, а то вон какая худющая.

— Так нельзя, — твёрдо сказала цыганка, — ты заплатил, теперь я тебе обязана всю правду сказать. Да не бойся, не укушу.

— Ладно, — сдался Травин, — гадай. Только быстро, а то на работу опоздаю.

Гадалка упёрлась взглядом в его ладонь, потом поводила по ней пальцем. Ногти у неё были аккуратно пострижены, подушечки пальцев — мягкие, без мозолей, от щекотки молодой человек улыбнулся.

— Вот здесь, — наконец выдала цыганка, — смотри, видишь эту чёрточку? Перемены тебя ждут.

И она ткнула ногтем в середину ладони. Травин даже приглядываться не стал, с гадалкой он был совершенно согласен. Более того, он мог бы вот так же подойти к любому человеку и пообещать резкие изменения в его жизни, в Советской России без этого ни один день не обходился.

— Новость тебе будет, плохая, — не унималась цыганка, щекоча Сергею ладонь, — сперва ждёт тебя дом казённый, потом дорога в дальние края, а там женщину встретишь с глазом дурным, чёрным, накличет она на тебя беду. И недруга старого, он со свету тебя сжить хочет. Позолоти ручку, всё как есть расскажу и наговор наложу от несчастий и горестей.

— Согласен, — кивнул Сергей, — все беды у меня от вас, черноглазых, да и дом казённый я регулярно посещаю, потому как там работаю, и дорогу дальнюю жду со дня на день. Ты ведь конкретного мне ничего не скажешь, правда? А бояться непонятно кого я не умею, и не люблю.

Цыганка покачала головой, отпустила его руку и отступила на шаг.

— Ну как знаешь, — неожиданно спокойно произнесла она, подбросила в воздух серебряную монету, и ловко сунула их Сергею в карман пальто, — денег твоих мне не надо. Захочешь наговор, у наших Виту спроси, они меня кликнут. А как поздно спохватишься, прибежишь, не сделать уже ничего, судьба.

Взмахнула юбками, и ушла в сторону вокзала, не обернувшись.

— Странная какая-то, — пробормотал Травин. — Может, и вправду погадать хотела, а тут я со своими подачками.

Псковские цыганки просто так клиента не отпускали, а если тот вдруг собирался уходить, на помощь одной гадалке приходили товарки, они окружали источник гривенников и рублей со всех сторон. Пару раз Сергею, чтобы отбить своих знакомых, приходилось прикладывать физическую силу — он поднимал особо приставучих женщин в воздух и держал так, пока другие визжали и сыпали проклятьями. Как ни странно, помогало, поняв, что ничего с него не возьмёшь, а угрожать опасно, цыганки переключались на другие цели. Но ни разу Травин не видел, чтобы они отдали деньги обратно. А эта вернула. Тем не менее, сглазов он не боялся, в приметы не верил и считал, вполне справедливо, что вполне может за себя постоять, а недруга самого со свету сжить, причём многими известными ему способами.

В окружном почтовом отделении вот уже две недели стояла напряжённая атмосфера — коллектив не мог привыкнуть, что у него двое начальников. Новый руководитель Псковского окрпочтамта Лидия Тимофеевна Грунис, худощавая женщина лет сорока, в кожанке и с вечной сигаретой в зубах, до недавнего времени руководила райпочтой в Моглино. С заместителем начальника окружной почты Циммерманом она была в отличных отношениях, и очень его как специалиста уважала, а значит, и требовала с него больше, чем с остальных. Тот рвал на себе остатки волос и каждый день собирался увольняться.

Поскольку беда одна не приходит, вместе с Грунис в здании Псковского почтамта поселилась комиссия по чистке, сотрудников вызывали одного за другим, выпытывая политические взгляды и происхождение. Циммермана вызывали на комиссию в пятницу, и вернули на рабочее место «с предостережением», Семён Карлович до конца рабочего дня сидел тихий, пил несладкий чай с ложечки и на вопросы отвечал односложно. Только под вечер его прорвало.

— Всю подноготную вытащили, — пожаловался он Травину, уже надевая пальто. — Ты представляешь, припомнили мне коллежского регистратора, что я в самом конце шестнадцатого получил. Пообещали наблюдать, и если не проявлю революционную сознательность, вычистить к чёртовой матери, хотя в чертей они верить отказываются. А как я её ещё больше проявлю? Газету «Набат» выписываю, заём покупаю, в демонстрации — завсегда первый ряд, церковь нашу лютеранскую десятой дорогой обхожу. Да, из мещан, но ведь это не преступление.

— Так ведь оставили. В коммунхозе на прошлой неделе пятерых вычистили, — Сергей попридержал перед Циммерманом дверь, — и в суде двоих. Ты, Семён, не волнуйся, будут цепляться, я за тебя заступлюсь, если самого не выгонят.

— Тебя-то за что, вон, и происхождения правильного, и красноармеец бывший, — заместитель начальника почты грустно покачал головой, — и уходишь на новое место, аж в бывшую столицу. Ладно, куплю ещё крестьянский заём на треть зарплаты, авось учтут.

Самого Травина вызвали аккурат на вторник, комиссия по чистке сидела в комнате учётчиков, и начальство оставила напоследок. Сергей не торопился, сначала он помогал Грунис разобраться с доставкой отправлений в Хилово — там регулярно пропадали посылки и журналы, потом выяснял у Абзякиной, где новенькая почтальонша, проработавшая неделю и не вышедшая на работу, и только потом поднялся на второй этаж. За двумя конторскими столами теснились трое членов комиссии, перетасовывая личные дела работников, а четвёртая, машинистка, изо всех сил била пальцами по клавишам Ундервуда.

— Проходи, Сергей Олегович, — секретарь комиссии Мосин крепко пожал Травину руку, — мы тебя через четверть часа ждали, но так даже лучше, раньше начнём, раньше закончим. Вид у тебя, дорогой товарищ, усталый, что, текучка заела?

— Да ты сам знаешь, Пётр Петрович, что у нас творится. Слабо контролируемый бардак.

— Это ты хорошо сказал, — Мосин хохотнул, — ладно, товарищи, давайте быстро рассмотрим вот товарища Травина, и отпустим его дальше трудиться на ниве, так сказать, писем и газет, поскольку его всё равно переводят в Ленинград на ответственную должность. Маша, всё распечатала?

— Секундочку, — отмахнулась машинистка, переводя каретку, — пол листа ещё.

— Ну хорошо. Давайте начнём, есть у кого-нибудь вопросы к товарищу Травину?

Остальные двое членов комиссии переглянулись. Промыслов из окружного комитета партии ничего не сказал, он Сергея едва знал, но тоже воевал в Гражданскую, только не на Карельском фронте, а гораздо южнее, на Туркестанском, и на значок Честного воина смотрел с уважением. Ида Фельцман из рабоче-крестьянской инспекции побарабанила по столешнице жёлтыми от папиросного дыма костяшками пальцев.