Беглецы в бесконечность

– Фа?! Фа?!
–

изображала Диди возмущенную фрау министр, а Слави в свою очередь Диди.

– Да, еженедельник "Факинг ревю", у нас в Амстердаме есть еще "Фак оф дади" и "Фак оф мути" издается, прошу не путать...

Вернисаж пролетел быстро, весело и незаметно. Пива было навалом, вегетарианских бутербродов тоже, по углам ближе к закрытию дымилась запрещенная в Германии растительность, из самого дальнего угла на парочку из Амстердама журналистов посверкивала очками фрау министр. Германия не Голландия! И это хорошо!..

Улицы Берлина были залиты каким-то синим огнем реклам и фонарей, сверху падали хлопья мокрого снега, что бы встретившись с теплой грязью тротуара и мостовых, мгновенно превратится в месиво цвета мочи... Редкие встречные автомобили деликатно переключали дальним свет на ближний, что бы не ослепить Холгера, небрежно управляющего японской малолитражкой. Тоже самое делал и Холгер, будучи хорошим гражданином и отличнейшим человеком.

– Как вернисаж? Слави, Диди, вам понравилось?

– Откровенное, беспонтовое говно,-

по-русски на английский Холгера ответил Слави. Диди покосилась на непонятные слова и добавила:

– Кучи мусора, самомнения больше чем таланта... Абстракцию понимают как росчерки фломастером, не задумываясь ни над цветом, ни над формой... В Берлине все мастера такие, Холгер?

– Нет конечно, как и везде - плохих больше, талантливых меньше... Вот я и напишу откровенно...

– А напечатают?
–

поинтересовался Слави, отвлекаясь от вида мокрых улиц за стеклом, на этот раз по-английски. Холгер пожал плечами;

– Я напишу два варианта - хвалебный и ругательный, и оба продам в пару-тройку-пятерку газет и еженедельников. ..

– Но это же лицемерие!
–

изо всех сил возмутилась Диди. Холгер снова пожал худыми плечами, обтянутыми спортивной курткой:

– Меня всегда удивляет одно - люди одни профессии наделяют какими-то отличительными, выдающимися признаками, каким-то мессианством что-ли, несущим что-то, а другие воспринимают спокойно... К примеру - если каменщик строил бы не то, что ему заказали, а что у него на душе лежит, его бы сразу выгнали бы с работы... И ни один клиент бы больше его не нанял бы. А от журналиста требуют и заметьте - все! кристальной честности, но каждый в зависимости от своего собственного мнения... Я бы еще понимал, если бы это требовали от партийной газеты, так нет же, нет! от простой развлекательно-информативной газетенки требуют почему-то какой-то принципиальности, какой-то честности, но каждый понимает ее по своему...

Холгер притормозил и припарковал автомашину возле своего дома. Подъезд пятиэтажки был освещен экономичной лампой только у входа, стекла подъезда были темны, так же как и окна квартир, все немцы уже давно спали, приготовившись к завтрашнему рабочему дню. Холгер выключил двигатель, обернулся к притихшим и задумавшимся над его словами Слави и Диди, сидящими на заднем сиденье авто, грустно улыбнулся:

– Вот и моя работа... Я не вижу принципиальной разницы между работой журналиста и каменщика. Нам дают определенный заказ, мы его выполняем, главное - добросовестность в выполнении заказанной работы и профессиональное умение...

– Но... но ты же влияешь своим не принципиальным мнением на читателей!
–

запинаясь, взволнованно произнесла Диди. Слави же углубился в собственные мысли.

– Да какое там влияешь, -

махнул рукой Холгер.

– Ты не жила в Совке, ну в Советском Союзе, вот там газета не только коллективный организатор и пропагандиаторчто-ли, но и коллективный популизатор-влиятель на мозги читателей... А здесь... Хорошо, я вас довез, сам махну в редакцию поработаю чуток, приеду через пару часов, а вам надо выспаться - завтра пресс-конференция. То есть уже сегодня... Чус Слави, чус Диди.

– Чус, -

Слави и Диди вылезли на слякоть берлинской зимы и быстро-быстро пробежали неширокий тротуар. Набор шифра, дверь распахнулась, лифт внизу, скорей-скорей наверх, через два часа приедет Холгер, а мы еще днем не закончили начатое...

Холгер вернулся под утро, слегка помятый, слегка истерзанный. Осторожно сняв туфли еще в подъезде перед дверью квартиры и стараясь ни чем не зашуметь, он пробрался в угол. На его кровати разметавшись, белели два тела, Холгер разложил кресло, стираясь не смотреть на свою кровать, разделся, аккуратно уложив снятое на стул в стоку, установил будильник на девять, накрылся пледом и провалился в сон...

– Слушай Холгер, мы с тобою в Бауманке познакомились или на Пушке, я что-то подзабыл, -

поинтересовался прошлым Слави. Диди с интересом вслушалась в возникающую из тумана небытия биографию своего русского гризли.

– На Арбате, я шел с Вадюшей, а ты торговал своими феньками...

– Чем торговал?
–

удивилась Диди незнакомому слову в английской речи Холгера.

– Да такие изделия из дерева, я вырезал разные прибамбахи, ну кулоны, кулоны на шею из сосновой доски с улицы, вешал на кожаные шнуры, туристы отрывали с руками... До сих пор не понимаю, -

Слави искренне недоуменно пожал плечами на непонятную для него туристическую жадность на обыкновенные во общем-то кулоны из дерева на кожаном шнуре, выстриженным тупыми ножницами из старых сапог...Странные эти люди туристы...

– До сих пор не понимаю, почему они это покупали...

– Ну ты продавал, мы шли мимо, Вадюша тебя уже знал, ну познакомил нас, вспоминаешь?.. Ты еще всегда жалел, когда приходил в Бауманку, что ни как не можешь с Володей-Бородой пересечься...

Холгер притормозил у загоревшегося красным светофора, дождался зеленого и так же аккуратно тронулся с места. За окнами мелькал утренний Берлин, все же попытавшийся засыпаться ночью белым снегом. Остатки этой попытки нагружали в грузовые автомашины рабочие в оранжевых комбинезонах, все как один черные или смуглые. Диди прижалась к плечу Слави и заглянула ему в глаза, снизу:

– Гризли, ты мне сделаешь кулон? Ну вырежешь из дерева?.. Я хочу иметь от тебя такой подарок,..

– Обязательно Диди, вернемся в Центр, возьму кусок дерева и вырежу тебе что-нибудь красивое и оригинальное...

– Учти - я запомнила!

– Приехали. И нас уже ждут!

К подъехавшей красной японской малолитражке, замершей возле серого здания с высоким несовременным крыльцом, еще и украшенным толстыми колоннами, со всех ног кинулись какие-то люди, вооруженные до зубов фото, видео и кино техникой. Со всех сторон заблистали вспышки и к лицу Слави стали со всех сторон совать микрофоны и диктофоны, все эти люди кричали и перебивали друг друга. Слави ошизел - встречали как звезду скандально известную в мире, он прошипел по-русски Холгеру - ты что им гад наговорил такого, чем ты их сюда заманил, за брехню нас же порвут... Холгер улыбался направо и налево, приветливо махал рукой, то ли знакомым, то ли всем подряд, что-то отвечал по-немецки даже на английскую речь и вопросы, другой рукой раздвигал журналистов и направлял Слави и Диди вперед. Делать было нечего, Слави принял важный вид и благосклонно кивал головой, притворяясь глухонемым, Диди улыбалась с изяществом королевы и тоже качала головой по сторонам, прохожие вставали как вкопанные, ни чего не понимая из происходящего - журналисты наперебой фотографируют каких-то хипов-нехипов, торчков-неторчков, андеграунд одним словом, что случилось, непонятно...

В зале на невысоком подиуме уже были приготовлены три стула, столик с бутылками минеральной воды и хрустальными стаканами. Со всех сторон жарко светили телевизионные прожектора, Холгер усадил Слави в центр, с одной стороны уселся сам, с другой усадил Диди. Слави забросил ногу на ногу - подумаешь, прессконференция, вот помню на вручении Нобелевской премии или это было на Оскаре?.. достал пачку табака из кармана куртки и принялся сворачивать сигарету. Это действие вызвало почему-то восторг у присутствующих и вспышки заполыхали еще с большей интенсивностью, выскочившая откуда-то сбоку худенькая девушка в джинсовой униформе с огромнейшим красным микрофоном дежурно улыбнулась сначала Холгеру, затем всем находящимся на сцене, а потом и всем находящимся в зале. Выждав минуту-другую и дождавшись относительной тишины, она поднесла микрофон к своему накрашенному рту и радостно сообщила по-немецки, улыбаясь изо всех сил: